Я был вчера в Клубе Любителей Книги
Его посещали очень серьёзные люди
Книга была тоже на редкость серьёзна
Книга была с изящным названием «Репка»
Старый Моряк открывал заседание Клуба
Оно начиналось с чтения названной Книги
Чтецу все смотрели в рот, затаив дыхание,
Боясь пропустить малейший изгиб сюжета,
Боясь не поймать тончайший нюанс картины,
Стремясь воплотиться в образ своих героев.
Когда же сюжет подходил к своей развязке,
И с помощью Мышки была осилена Репка,
Восторженный возглас тотчас раздавался в Клубе,
Усилие Мышки было воспринято стоя
И шапки летели вверх к сверкающим люстрам
Счастливый конец всегда отмечался банкетом
За длинным столом разливались шампанские вина
И русская водка текла под янтарную сёмгу
Телячий балык подавался с пареной репой
Потом наступал период жестоких споров
Считалось за честь всегда начинать с мордобития
Подробный анализ идейных исканий героев.
Джентльмен в сюртуке совал зуботычину графу,
Который публично Деда назвал импотентом
А граф, в свою очередь, бил сапогом Лейтенанта,
Который всерьёз возмущён поведением Кошки,
Которая молча терпела присутствие Мышки.
Мне тоже досталось меж глаз дорогим канделябром
За то, что молчал о моральном облике Внучки.
Затем расходились в счастливом одухотворении
Сполна озарёнными Чудом общения с Прекрасным
Чтоб следующим вечером, ровно в 17.15
Собраться всем Клубом и слушать, как Жучка за Внучку,
Внучка за Бабку, Бабка за Дедку, а Дедка за Репку
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
