… я говорю с пространством через переводчицу. Гипнотизирую
пустоту (мысли – в шёпот – и в крик…) – Ни звука
от потолка. Она говорит: «Он уверяет, что ты красивая».
Брехня. Выгоняю веником. Прячется, сука.
Шепчет из-под стола, что Земля – собака, беременная
астероидом или иной какой-то дрянью,
и умрёт от толчка сына. Так что – «пей виски, лаская кремовое,
играй в желе, пока нас там не таранят».
Она говорит: «У нас тут уже и телескопы выдали.
Приходила Медуза. Смотрела безглазым глазом.
Так что – готовься к сквозняку черноты. Обидно ли,
что пустое накроет холодным порожним тазом?»
Вот так и сижу. Переливаю пустое в порожнее.
Пирожные не радуют. Даже вылепленные строго по форме щели.
Из-под рамы морозит. Унитазом гремят прохожие.
За стеной – посудой гремят, как яйцом, Кощеи.
Кстати: переводчица – дура. Говорю об этом трембите
(как она прячется в холодильнике, издающем смешные стоны?)
… давай разменяем Землю в наивном гамбите!
Давай развернём пространство – на две персоны! –
( сама себе…)
… а в окнах видно тревожные трубы странных
существ, летящих в наши пенаты, чтобы
Земля перевела себя в дырку.
На диванчике спит Сусанин,
не нашедший леса.
И пляшут чуму микробы…
***
…а всё потому, что под вечер ты – ка-ше-мир, –
порастрепался, и дохнешь в одеколоне
(спирт «Одиночество»). Видишь, как, будто жир,
славно кометы кипят в золотом бульоне,
видишь, как астрономы кричать на гвалт,
и раздеваешься, не понимая, с кем ты…
Вяло читает чёрточки циферблат.
Космосу тянут бочки, словно б…, багеты.
Пуговкой звякнет мигрень о горячий душ.
Сквозь стены пара видится: пена лунных
струпьев на кладбище спелых планетных груш,
демон, собирающий тельца в клунок…
…и бергамот на кухне. И аммиак
(тот, что аптечный). И – «Милая!» – ласка лекций…
И Бегемот, обнажающий примус, как
кто-то случайный – своё разрывное сердце.
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...
Двенадцатый час -
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз -
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело!
Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море..!"
1927
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
