беглые дрожжи в белой ладони улиц,
график сгущённой сыворотки бессонниц,
мелкие соли страха и напряжений –
это – рецепт стекла, что тебе подскажет
в первый, второй и последний момент удара,
кем ты сегодня почти понарошку будешь:
– мухой, несущей африку между глазок,
лапками соскребающей все пылинки
с вечно небритых коленок и икр асфальта,
с кухни богов, где горшки, как струна, разбиты.
– пчёлкой, переливающей в тёплом брюшке
мёд, загоревший под жёлтой полоской солнца,
чёрной полоской неба и той, прозрачной,
тонкой тесьмой жужжания в такт огромных
ярких подсолнухов с камнем в огромном сердце,
не собирающем пчёл…
– или, может, будешь
бабочкой, кимоношными рукавами
бьющей накормленный потом безумцев воздух,
стонущей, не умея считать капусту
в морге сачка, опущенного ребёнком.
– может быть, комаром – неумёхой, кровью
пишущим иероглиф любви на коже,
зная: подохнет, но эта старуха-нежность
слишком заманчива, слишком – не отказаться…
беглые дрожжи ушедших на юг детишек,
сладко-сгущённые реки, что режут город,
соль на колёсах автобусов переспевших
и заварные пирожные с мутным чаем,
вылитым в ракушку возле плиты, стыдливо
жемчуг прикрывшую трубами…
сто рецептов,
двести рецептов стекла – выбирай любое,
лбом щекочи его, чтобы смеялось больно,
а не с издёвкой.
триста рецептов, тыща –
пе-ре-ли-вается – не успеваешь в сроки
переменить на разлёт рукавов их скромность,
перековать хоботок на прохладу жала,
переманить личинок чужих инсектов –
не успеваешь быть хоть на долю кем-то…
беглые йорики блох в шерстяных очочках,
анорексичная саранча с зонтами,
толстый навозник в пенсне, потерявшем винтик,
смотрят уже которую ново-вечность
сквозь твоё тело, любого стекла прозрачней,
хоть и не тоньше, сквозь кровяные лапки,
сквозь заварные взгляды твои – мол, что вы
пялитесь?! – нет, чтоб перчаткой плечо погладить
в первый, последний и вечный момент удара,
слишком брезгливого, чтобы тебя пощупать…
тихо жужжишь бесхозным стеклянным горлом,
будучи всеми, но кто же тебе поверит –
разве инсекты могут смотреть на стёкла,
словно зверёк ручной, что легонько морду
тычет под раму-одежду земли смущённой?
разве таких вот можно трепать за холку,
имя массировать выдохом тёплых ливней,
имя массировать – имя того, кто сам и
с именем не знакомился сквозь стекло?
… там, где подсолнухи вечно колышут ветер,
там, где привратники астр собирают листья,
там ты, наверно, узнаешь, кто ты, но разве
сможешь шепнуть стеклу на последнем вдохе?
... брызги разбитых окон.
сквозняк.
и точка
сплющивается в закатно-закатный шар…
Отказом от скорбного перечня - жест
большой широты в крохоборе! -
сжимая пространство до образа мест,
где я пресмыкался от боли,
как спившийся кравец в предсмертном бреду,
заплатой на барское платье
с изнанки твоих горизонтов кладу
на движимость эту заклятье!
Проулки, предместья, задворки - любой
твой адрес - пустырь, палисадник, -
что избрано будет для жизни тобой,
давно, как трагедии задник,
настолько я обжил, что где бы любви
своей не воздвигла ты ложе,
все будет не краше, чем храм на крови,
и общим бесплодием схоже.
Прими ж мой процент, разменяв чистоган
разлуки на брачных голубок!
За лучшие дни поднимаю стакан,
как пьет инвалид за обрубок.
На разницу в жизни свернув костыли,
будь с ней до конца солидарной:
не мягче на сплетне себе постели,
чем мне - на листве календарной.
И мертвым я буду существенней для
тебя, чем холмы и озера:
не большую правду скрывает земля,
чем та, что открыта для взора!
В тылу твоем каждый растоптанный злак
воспрянет, как петел ледащий.
И будут круги расширятся, как зрак -
вдогонку тебе, уходящей.
Глушеною рыбой всплывая со дна,
кочуя, как призрак - по требам,
как тело, истлевшее прежде рядна,
как тень моя, взапуски с небом,
повсюду начнет возвещать обо мне
тебе, как заправский мессия,
и корчится будут на каждой стене
в том доме, чья крыша - Россия.
июнь 1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
