Лунный сезон штормов (а штормит – хрущами).
Тонешь чуть-чуть – понарошку – и каждый хрящик
воздуха чувствуешь. Ветер скользит по шрамам
сердца, как по бумаге – душеприказчик.
В звёздной песочнице буря. Песок притравный
температурит. Бери и пиши на флэшку
вечер с луной, зажатой во рту, как драхма,
и разговоров тощенькую тележку,
и время птиц, в которых все мухи метят,
мраморность кошек, не тронутых серым жестом,
тёплые выдохи – словно аккорды меди –
рук, отключающих шали из грубой шерсти.
Армия мегабайтов шипит на пришлых –
бросится, выдавит, дрогнет – кого спросить бы?
… по зачерствелой ладошке коряво пишет
лунными светлячками (прошли сквозь сито
сдавленных атмосфер) дядя шторм, надевший
маску спокойствия: вечер, тепло, косынка
тварей жужжащих, блуждающий в небе леший –
след самолётный, и нежность с луной на спинке…
2
Хиханьки сдавленным голосом (из кунсткамер),
воздух, надетый на угол скамейки острый…
Если ты бросишь нежность, то бросишь камень –
он превратится в остров.
Небо растянет пружину голодных тучек,
юбка зацепится краем за гвоздь заката…
Если на шёпот случайно надеть наручник,
он превратится в кратер –
окололунный.
Если луну случайно
пощекотать за ушком – слетит, как стикер
с мятой орбиты…
Бормочет асфальт, как чайник,
небо горчит советской огонь-гвоздикой,
хиханьки рвутся под струнами летних магий,
пара имаго вплетают свой гул в ноктюрны
вечера…
… мы шелестим, как листок бумаги,
не долетев до урны.
3
синоптики обещали халву –
проверяй их предсказания, прощупывая
канву неба,
проверяй их ошибочки, нащупывая
пульс лавочек,
вычитай их логику из гравюры, развёрнутой
перед глазами –
ты же всё это видишь…
… сладкоежки запускают зубы
в шейные позвонки вечера,
бабочководы переплетают пальчики
с недокрылыми,
ветка дерева покачивается на ветру, словно рука
последнего самурая,
перебинтованная солнцем,
уходящим в земную мякоть
по самые косточки
лавок,
машин,
людей…
… тени,
понимаешь, тени
выгрызают из земли солнечную марлю,
тени
вычерпывают из колодцев тишины
чужие вздохи,
тени
перебирают пальцами по клавишам шеи вечера,
делая ему больно…
вечер
всматривается в тени, пытаясь отгадать
их движения,
вечер
всматривается в зеркало, пытаясь узнать
свой запах,
вечер
всматривается в запахи и звуки призраков, пытаясь высчитать
свой срок годности…
–прогноз погоды,
временный прогноз погоды, –
отвечают ему тени, которым отпущено
ровно столько же
на однокрылые метаморфозы
двух теней в одну
и пакетик халвы
с лунными орешками
в довесок
Видишь, наша Родина в снегу.
Напрочь одичалые дворы
и автобус жёлтый на кругу —
наши новогодние дары.
Поднеси грошовую свечу,
купленную в Риге в том году, —
как сумею сердце раскручу,
в белый свет, прицелясь, попаду.
В белый свет, как в мелкую деньгу,
медный неразменный талисман.
И в автобус жёлтый на кругу
попаду и выверну карман.
Родина моя галантерей,
в реках отразившихся лесов,
часовые гирьки снегирей
подтяни да отопри засов,
едут, едут, фары, бубенцы.
Что за диво — не пошла по шву.
Льдом свела, как берега, концы.
Снегом занесла разрыв-траву.
1988
2
И в минус тридцать, от конфорок
не отводя ладоней, мы —
«спасибо, что не минус сорок» —
отбреем панику зимы.
Мы видим чёрные береты,
мы слышим шутки дембелей,
и наши белые билеты
становятся ещё белей.
Ты не рассчитывал на вечность,
души приблудной инженер,
в соблазн вводящую конечность
по-человечески жалел.
Ты головой стучался в бубен.
Но из игольного ушка
корабль пустыни «все там будем» —
шепнул тебе исподтишка.
Восславим жизнь — иной предтечу!
И, с вербной веточкой в зубах,
военной технике навстречу
отважимся на двух горбах.
Восславим розыгрыш, обманку,
странноприимный этот дом.
И честертонову шарманку
во все регистры заведём.
1990
3
Рождение. Школа. Больница.
Столица на липком снегу.
И вот за окном заграница,
похожа на фольгу-фольгу,
цветную, из комнаты детской,
столовой и спальной сиречь,
из прошлой навеки, советской,
которую будем беречь
всю жизнь. И в музее поп-арта
пресыщенной черни шаги
нет-нет да замедлит грин-карта
с приставшим кусочком фольги.
И голубь, от холода сизый,
взметнётся над лондонским дном
над телом с просроченной визой
в кармане плаща накладном.
И призрачно вспыхнет держава
над еврокаким-нибудь дном,
и бобби смутят и ажана
корявые нэйм и преном.
А в небе, похлеще пожара,
и молот, и венчик тугой
колосьев, и серп, и держава
со всею пенькой и фольгой.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
