Бесстрашное беззвучие воды.
Лягушки лижут ржавчину на стрелах.
Царевна-жаба жабры девок смелых
(до полных лёгких) душит.
Звёздных дынь
душистых семки падают на спинки
белесых горбунков – кульков-трусов.
Песок лежит запятнанной косынкой,
и травка шебуршится о рассол
воды.
Кисельный берег неба самолётный
икотный след лакает. На цепи
бельчонок ходит по останкам лодок
и нежно шепчет: «Встань. Проснись и спи
наружу снами»….
Озеро в диване
лепечет что-то сладкое.
Лежать,
врастая в ил.
Надрывно ждать Ивана,
намазывая йодом рёбра.
Гладить чад
жирафов клубодымных.
Руки-реки
впадают в Кукиш – океан шестой.
А по стене идут за солью к грекам
емели-тени.
Шевеля листвой
небритых стен, сквозняк снимает шкуру,
ложится рядом тихо голышом…
Царевна-жаба шепчет: «Дура-дурой»
и прячет зенки в алый капюшон
из страшных снов, где вся вода – безмолвна,
где рыбы-кони свои кости жрут,
где ловит хвост бельчонок, мелкий шут,
и тёмный молне-бог куёт из молний
не стрелы – камни:
девы на ладони
их вяжут – и ныряют в чёрный пруд…
... и на диване – выемки и семки
не звёзд – ресниц падучих.
И под стенкой –
лягушка сонно держится за грудь.
Сегодня можно снять декалькомани,
Мизинец окунув в Москву-реку,
С разбойника Кремля. Какая прелесть
Фисташковые эти голубятни:
Хоть проса им насыпать, хоть овса...
А в недорослях кто? Иван Великий -
Великовозрастная колокольня -
Стоит себе еще болван болваном
Который век. Его бы за границу,
Чтоб доучился... Да куда там! Стыдно!
Река Москва в четырехтрубном дыме
И перед нами весь раскрытый город:
Купальщики-заводы и сады
Замоскворецкие. Не так ли,
Откинув палисандровую крышку
Огромного концертного рояля,
Мы проникаем в звучное нутро?
Белогвардейцы, вы его видали?
Рояль Москвы слыхали? Гули-гули!
Мне кажется, как всякое другое,
Ты, время, незаконно. Как мальчишка
За взрослыми в морщинистую воду,
Я, кажется, в грядущее вхожу,
И, кажется, его я не увижу...
Уж я не выйду в ногу с молодежью
На разлинованные стадионы,
Разбуженный повесткой мотоцикла,
Я на рассвете не вскочу с постели,
В стеклянные дворцы на курьих ножках
Я даже тенью легкой не войду.
Мне с каждым днем дышать все тяжелее,
А между тем нельзя повременить...
И рождены для наслажденья бегом
Лишь сердце человека и коня,
И Фауста бес - сухой и моложавый -
Вновь старику кидается в ребро
И подбивает взять почасно ялик,
Или махнуть на Воробьевы горы,
Иль на трамвае охлестнуть Москву.
Ей некогда. Она сегодня в няньках,
Все мечется. На сорок тысяч люлек
Она одна - и пряжа на руках.
25 июня - август 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
