... мы шебуршим о сумрак, как тела,
сплетённые назло друг другу. Болью
давясь и потом, тишиной кричим... -
они не слышат (думаем) - и вновь
вплетаем нити душ в печальный сквер
оттенков сери, сизи, - как сизифы,
мы катим кожу сердца - камнем - в пыль...
Они всё видят.
Рядышком - за кисть
придерживая - думают о нас
и колесницах-лепестинках звёзд,
где голоса чуть громче и прозрачней,
где их слова пропахли льдом и мятой,
когда пропали на земной волне.
Приёмник говорит нам: "Постучи
улыбкой - в воздух, радугой - в животик
луны. Качнётся время, как стена,
и будет видно шов двух сонных царств"...
... на шве - они.
Качают этим швом,
черёмухой пушистой, как башкою,
дырявым полем и солдатской пылью,
больничной ложкой, ветром-черпаком,
но в этом всём - один лишь светлый дым,
воспоминаний хвоя и дыханье
купающихся в солнце куполов,
прозрачных, словно кожица святых
ребёнков...
Что нам слышно там, в дыму?
"Мы будем гладить радугой и сном,
а вы нас вспоминайте, но - легко:
как чёрный мак в соломенной пашне
и красный мак на прорези ладони,
как яблоко в малиновых ветвях
и птицу в тёплой яблочной коре,
как старика на синих парусах,
как шум детей лавандовых в межгорье,
как золотых барашков цвета моря,
без боли и без цвета вообще...."
Безцветье.
Лёд, и мята, и стена,
в которую мы пишем не слезами -
живой водой.
Стена целует в сон,
и мы вступаем в свет, как в хоровод, -
все вместе.
Все, лишённые границ,
все-помнящие камушки, под кожу
которых заплывают, как река,
родство, любовь, и память, и "всегда"...
как орлята с казённой постели
пионерской бессонницы злой
новизной онанизма взлетели
над оплаканной горном землёй
и летим словно дикие гуси
лес билибинский избы холмы
на открытке наташе от люси
с пожеланьем бессмертия мы
2
Школьной грамоты, карты и глобуса
взгляд растерянный из-под откоса.
"Не выёбывайся. Не выёбывайся..." -
простучали мальчишке колёса.
К морю Чёрному Русью великою
ехал поезд; я русский, я понял
непонятную истину дикую,
сколько б враг ни пытал, ни шпионил.
3
Рабоче-крестьянская поза
названьем подростка смущала.
Рабоче-крестьяская проза
изюминки не обещала.
Хотелось парнишке изюмцу
в четырнадцать лет с половиной -
и ангелы вняли безумцу
с улыбкою, гады, невинной.
4
Э.М.
Когда моя любовь, не вяжущая лыка,
упала на постель в дорожных башмаках,
с возвышенных подошв - шерлокова улика -
далёкая земля предстала в двух шагах.
Когда моя любовь, ругаясь, как товарищ,
хотела развязать шнурки и не могла -
"Зерцало юных лет, ты не запотеваешь", -
серьёзно и светло подумалось тогда.
5
Отражают воды карьера драгу,
в глубине гуляет зеркальный карп.
Человек глотает огонь и шпагу,
донесенья, камни, соседский скарб.
Человека карп не в пример умнее.
Оттого-то сутками через борт,
над карьером блёснами пламенея,
как огонь на шпаге, рыбак простёрт.
6
Коленом, бедром, заголённым плечом -
даёшь олимпийскую смену! -
само совершенство чеканит мячом,
удар тренирует о стену,
то шведкой закрутит, то щёчкой подаст...
Глаза опускает прохожий.
Боится, что выглядит как педераст
нормальный мертвец под рогожей.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
