Тонкий видеоряд. Пол-избы на курьих.
Горе в пелёнках баба-яга качает.
К неё прилетает Карлсон в вороньей шкуре.
Просит варенья. И света приносит к чаю -
наобнимавшись с крышами в полотенцах
звёздно-махровых, обнюхав сто тысяч талий
срубленных ёлок, он чистит пропеллер, в тельце
язвой застрявший. Весёлый, как лёдик талый,
голос его шуршит по избушным мшивым
стенам-проплешинам: "Что, - говорит, - ведунья,
знала, откуда гроза на морщины Живы?
Знала, что бабкам не выкатать и не сдунуть
с лобиков мошку-печатку?"
Яга поправляет ступу.
Горе качает. Кудрявые пасма гладит.
У оператора мелко цокочут зубы -
так, что в леcу хрустит, и он к ушкам лапы
жмёт, чтоб не слышать....
*
Новопасситинки, валидолинки...
Потерявшие близких плачут в сорочках голеньких,
на майданах, где дремлют профессиональные алкоголики-
плакальщицы, к ночи заигрывает на волынке
Карлсон. В его голосе тают льдинки
вареньица из уходящих в кисель душ
(сын - направо, дочь - налево, наверх - муж),
мошка-печаль бьётся - сиротливая да всесильная...
На пропеллере полощется слеза неба синяя...
"Какую сказку говорить вам, - спрашивает Карлсон, - люди,
о тех, которых уже никогда не будет?"
*
.. а им страшно, им так страшно, будто они - без бровей и без носа статуи,
с позвоночником из червячной ржавой муки...
Солнце над ними ходит, бедами всё пузатое.
У потери шаги мягки,
незаметны.
Загипсованные глазницы в пылинках только вот
(с фотографий), да руки вовсю шебуршат в стогу
игл воздуха - может, там они, родненькие?
Люди превращаются в ящик стоковый
вымирающей памяти.
Кому - Иуду?
Кому - Ягу?
Кому - ещё кого - бессильного да не спасшего?
Кому - овчарку беззубую, ягняточек потеря....?
Сидит Карлсон над миской с остывшей кашею -
с кладбища - до утра.
*
Выдумай-выдумай, милая порох-Линдгрен, -
говорящего ангела - вместо собаки - для потерявших близких.
Клонируй его, чтобы по штуке - каждому, кто проиграл господу игры.
Отправь его на проекторы окон. Запиши-ка его на диски
ламп, что горят в ночи, когда все дома - безглазы.
Научи его колыбельным сахарным о том, что ушедшие в Не-
собирают нектар с Большой Медведицы в круглый тазик -
и варят варенье на целую вечность вер
в то, что на земле их родные совсем не плачут,
становятся только чуть крепче и чуть нежнее
к тем, кто слабее их,
и холодный розовый мячик
марки "Земля" - родинка на чёрной огромной шинели
космоса, которую каждый ушедший гладит привычным жестом,
словно губы жены или морщинку матери,
когда она выходит в цветочном смешном халате
(как в детстве)
и говорит: "фууух, жарища - как на экваторе".
И тогда они присылают дожди, и сами проступают в прохладных
небесных потоках слёз - молодые, детские, стройные...
Звёздная тётя Линдгрен расшивает воздух карлсонами-ангелами, словно щенками - детский халатик.
И отправляет их в сны.
Но сны под снотворным сонные...
*
...вот так и не пишутся они - сказки для взрослых.
Вот так они и не складываются - колыбельные для потерявших...
Боги раскрашивают чёрным спиленные берёзы.
Люди отправляют богов в тюрьмы, требуют отрубить нимбы - за кражу
самого святого.
Некоторые - милосерднее.
Некоторые - инквизиторы.
Некоторые - в жёлтом доме
кормят карлсонов молоком чёрным, застоявшимся у предсердия,
и читают им "Хижину дяди Тома".
Некоторые выкатывают яйцом горе.
Некоторые собирают бездомных кошек.
Некоторые запираются в избушках, и на них плесневеют мхи.
Их ушедшие чада складывают пальцы в ковшик -
собирать слезинки.
Утешения - незримы.
Шаги - тихи.
Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул -
До чужой лишь потом докатился черед.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И еще не бывает, чтобы я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нитьбудь в доме светил огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег -
Просто так, за любовь! - улыбнувшихся мне...
...Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
