Брат мой убил лисенка; лисенок весел.
Всех веселее мертвые - уж тебе-то
Это известно...
Ольга Родионова
Я разучилась играть в Тантала, и эти муки - всего лишь плесень.
Последний листик лежит в канаве: он, словно мертвый щеночек, - весел,
всех веселее... Уж я-то знаю. Бьется в два черепа безголовый
шут в зазеркалье. И тихо шепчет: "Жаждешь, Гертруда? Не пей ни слова! -
Что тебе - к памяти - липким скотчем - все эти "люли"-халва-подачки?
В этой Глевахе от ложной соли, как от чумы, передохли прачки -
некому вымыть патентным средством родинки, ямочки и зарубки...
Осень, как в "страшном кино", полночи режет глазницы о хрящик рюмки.
Ходят, как панки, войска предатов (преданных) - что огурцы в закваске
свеженькой. Тощий карниз сутулый мутному взгляду гримасит глазки.
С кожи смывая налет иллюзий - мягко-махровых, прибитых рельсой,
я пожелаю тебе здоровья, ночи спокойной - на много действий,
греческих фавнов и местных гурий, и чтоб ресница - всегда на нужной...
Клоуны-письма по-венски бально гладят щеночка в прокисшей луже.
Вытекло время.
Промокла жажда.
Всех веселее - ошметки скотча.
Дождик гербарный блуждает марно в лже-лабиринте от щечки к щечке.
Спинками - словно старуха - с морем - недоприжаться к скелетам прошлым...
... только не дай ей взлететь в осенний Тартар.
Не дай ей, боже.
Ю. Сандул. Добродушие хорька.
Мордашка, заострявшаяся к носу.
Наушничал. Всегда – воротничок.
Испытывал восторг от козырька.
Витийствовал в уборной по вопросу,
прикалывать ли к кителю значок.
Прикалывал. Испытывал восторг
вообще от всяких символов и знаков.
Чтил титулы и звания, до слез.
Любил именовать себя «физорг».
Но был старообразен, как Иаков,
считал своим бичем фурункулез.
Подвержен был воздействию простуд,
отсиживался дома в непогоду.
Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.
Знал химию и рвался в институт.
Но после школы загремел в пехоту,
в секретные подземные войска.
Теперь он что-то сверлит. Говорят,
на «Дизеле». Возможно и неточно.
Но точность тут, пожалуй, ни к чему.
Конечно, специальность и разряд.
Но, главное, он учится заочно.
И здесь мы приподнимем бахрому.
Он в сумерках листает «Сопромат»
и впитывает Маркса. Между прочим,
такие книги вечером как раз
особый источают аромат.
Не хочется считать себя рабочим.
Охота, в общем, в следующий класс.
Он в сумерках стремится к рубежам
иным. Сопротивление металла
в теории приятнее. О да!
Он рвется в инженеры, к чертежам.
Он станет им, во что бы то ни стало.
Ну, как это... количество труда,
прибавочная стоимость... прогресс...
И вся эта схоластика о рынке...
Он лезет сквозь дремучие леса.
Женился бы. Но времени в обрез.
И он предпочитает вечеринки,
случайные знакомства, адреса.
«Наш будущий – улыбка – инженер».
Он вспоминает сумрачную массу
и смотрит мимо девушек в окно.
Он одинок на собственный манер.
Он изменяет собственному классу.
Быть может, перебарщиваю. Но
использованье класса напрокат
опаснее мужского вероломства.
– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -
я помню даже искренний плакат
по поводу случайного знакомства.
Но нет ни диспансера, ни врача
от этих деклассированных, чтоб
себя предохранить от воспаленья.
А если нам эпоха не жена,
то чтоб не передать такой микроб
из этого – в другое поколенье.
Такая эстафета не нужна.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
