Повозка с рабами направляется в Рим.
Торопятся – алчность рабовладельца.
На поле крестьянин жжёт хворост. Дым
отечества приятен и сладок, но сердца
не трогает. У рощи пасётся стадо.
Деревья напоминают глазам колоннаду
Сената или, скорее, храма
Юпитеру. Рим – это вера в мрамор.
Камень. Твёрдость. Апофеоз материи.
Повозка приближается к центру империи.
Император с балкона смотрит на город.
Самый великий из граждан Рима,
он нездоров, и больше не молод.
Это ощущение – невыносимо,
и ему не будет конца.
Он вспоминает слова отца:
« Империя стоит на крови и войне
и стремлении подчинить себе всё, что вовне. »
На рынке кто-то торгует раба;
« Из провинции, сразу видать по здоровью.
Его быстро загонят, это - судьба… ».
Император отворачивается. Поводит бровью.
Раб пьет паршивую воду
и вспоминает кружащую птицу.
Латынью не описать свободу,
отбираемую у человека столицей.
Существование определяется бюстом
Правителя. Это – имперское чувство.
« Империя стоит на войне и крови ».
И мраморе. Но не любви.
Из пасти льва
струя не журчит и не слышно рыка.
Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика,
никаких голосов. Неподвижна листва.
И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
и нова.
Пересохли уста,
и гортань проржавела: металл не вечен.
Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
из куста
сонм теней
выбегает к фонтану, как львы из чащи.
Окружают сородича, спящего в центре чаши,
перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
лижут морду и лапы вождя своего. И, чем чаще,
тем темней
грозный облик. И вот
наконец он сливается с ними и резко
оживает и прыгает вниз. И все общество резво
убегает во тьму. Небосвод
прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
назовет
похищенье вождя -
так как первые капли блестят на скамейке -
назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
без узла и гвоздя.
Теплый
дождь
моросит.
Как и льву, им гортань
не остудишь.
Ты не будешь любим и забыт не будешь.
И тебя в поздний час из земли воскресит,
если чудищем был ты, компания чудищ.
Разгласит
твой побег
дождь и снег.
И, не склонный к простуде,
все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди
и голубки - в ковчег.
1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
