.1.
Тебя окружает архитектура.
Холодно. Снежно. Пуста мостовая.
Улица смотрит убого и хмуро
и серо. Совсем как живая
гарпия, хищный оскал обнажив,
срывается вниз с парапета,
лапами мрамор его раскрошив.
Но сердца не трогает это.
Твердость камня ощущает рука;
пробовать всё на ощупь – манера,
отличающая вообще знатока
от просто коллекционера.
Это – желание знать, не гадая.
Всё, что может уставший корабль,
В скалах без вести пропадая, -
произнести: «Пора бы».
.2.
Холодно. Пусто. Смерзаются веки.
Но сердце тебя никогда не простит.
Так отражается в человеке
Молчание кариатид.
Так торгуют людьми на вынос,
превращаясь в гранит.
Мы любим их, а потом – они нас,
Но память это не сохранит.
Но память – это слепая Парка,
нить, расплетенная в ноль, до конца.
Мёртвая и недвижИмая калька
с живого лица.
Тихое пение их союза
Мрамор берёт в полон.
Тело избавляет душу от груза,
Блуждая среди колонн.
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
