... из колодца не воду, а свет доносить до избы
(непослушные челюсти тянутся в страх или в пляс),
и из сора и ссор не калачик мучнистый повзбить,
а холодную мумию-плюшку, не йдущую в пасть.
...прах и глина, песок, чечевица, поганковый дождь...
Мы - исчадия тьмы. Даже губы сукровятся тьмой.
Я тебя нагадаю в лепешке - и ты не придешь.
И кукушкой распятой заржет-закричит домовой.
И я выйду во двор (и ты выйдешь из лесу - в себя) -
закочевятся пятки, прилипнув к синичным снегам...
И заплачем поземка о том, что подснежники спят,
отдаваясь мясистым ягам и костям-старикам.
Будет ветер объявлен - как выговор - куцей земле,
в башмачке из зефирных хрусталинок, в вечно-босом
и пластунском полете - к воде, где в туманистой мгле
плавниками о холод зудит летаргический сом.
Мы замерзнем. Как боги - под дулом людишеских па.
Мы замерзнем, как кони - в метельной и хищной возне
облаков и деревьев, под инеем прячущих скальп.
И увидим, как шествует памятник скорбной весне...
И увидим любовь - антилопу веревочных гну,
в четвереньках тепла ледяного, сплетенную в цепь...
Мы увидим верблюда надежды, на звездочный кнут
наступившего так, что ожог проступил на лице
темноты, и сочувствия пятна, как пятна луны,
проступили на почве, голодной до зернышек зла...
И, наевшись видений, как сельский дурак - белены,
мы почувствуем, как в наших пальцах стучат небеса:
как часы невозврата ко времени или к смертям,
как Авосевый рок "никогдашек", меняющих пол...
Я тебя не верну никаким золотым городам.
Ты стеной серебристого смеха сожмешь мой подол -
и - ни шагу ступить, и не рухнуть икарицей в след
своих бед и предчувствий...
Замерзшие выдохом - в вдох,
из колодца любви наш ворованный колющий свет
перемешивать будем, как некогда - любящий бог
замесил прах и глину в дыхание холода - так,
что лишь в глиняной корке морозной и звездном соку,
ты даешь мне свой рот, как наполненный светом черпак -
и я знаю, что тьмою ответить тебе не смогу.
И человек пустился в тишину.
Однажды днем стол и кровать отчалили.
Он ухватился взглядом за жену,
Но вся жена разбрызгалась. В отчаяньи
Он выбросил последние слова,
Сухой балласт – «картофель…книги… летом…»
Они всплеснули, тонкий день сломав.
И человек кончается на этом.
Остались окна (женщина не в счет);
Остались двери; на Кавказе камни;
В России воздух; в Африке еще
Трава; в России веет лозняками.
Осталась четверть августа: она,
Как четверть месяца, - почти луна
По форме воздуха, по звуку ласки,
По контурам сиянья, по-кавказски.
И человек шутя переносил
Посмертные болезни кожи, имени
Жены. В земле, веселый, полный сил,
Залег и мяк – хоть на суглинок выменяй!
Однажды имя вышло по делам
Из уст жены; сад был разбавлен светом
И небом; веял; выли пуделя –
И все. И смерть кончается на этом.
Остались флейты (женщина не в счет);
Остались дудки, опусы Корана,
И ветер пел, что ночи подождет,
Что только ночь тяжелая желанна!
Осталась четверть августа: она,
Как четверть тона, - данная струна
По мягкости дыханья, поневоле,
По запаху прохладной канифоли.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
