Конформное отображение Луны в стакан,
(в стакан не Лиотара, а Лакана,
который лучше Пёрлзова ведра)
отображенье мыслей моего дивана
в стальную ложечку. Мой брат
готовит хадж и месяц Рамазан
(не в рамках времени, а в бремени утрат
и в рампе освящения чачвана)
и пьет Луну из моего стакана,
и ложечкой мешает всё подряд,
и режет провод, что выходит в сад,
(где каждый Люмен люмпену был рад,
а нынче люпус эст коан напутствий)
вставляет в окна матовые стекла,
переключает телефонный аппарат
в фигуру украшения стола
(поверхность, принимающую пустость
и пусто возвращающую взгляд)
и гасит зеркало. Столешница промокла
слезами – Рай не радует (не рад),
та полка, на которой плакал Сад,
(Великий Маг (Магистр) отсутствий,
а не Великий Маг (Маркиз) про ад)
оставила опухший корешок,
полистно и побуквенно испитый,
конформно в исковерканное сито
(сосуд, влюбленный в собственный разлад,
где дно с недном заплетены искусно)
отобразивший солнечный поток,
и, утонув в нем чаянно и слитно,
я укрываюсь в сеть, своё пальто
(оно не греет – потому что устно,
а письменно – чуть жарче, словно град).
Из пасти льва
струя не журчит и не слышно рыка.
Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика,
никаких голосов. Неподвижна листва.
И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
и нова.
Пересохли уста,
и гортань проржавела: металл не вечен.
Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
из куста
сонм теней
выбегает к фонтану, как львы из чащи.
Окружают сородича, спящего в центре чаши,
перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
лижут морду и лапы вождя своего. И, чем чаще,
тем темней
грозный облик. И вот
наконец он сливается с ними и резко
оживает и прыгает вниз. И все общество резво
убегает во тьму. Небосвод
прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
назовет
похищенье вождя -
так как первые капли блестят на скамейке -
назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
без узла и гвоздя.
Теплый
дождь
моросит.
Как и льву, им гортань
не остудишь.
Ты не будешь любим и забыт не будешь.
И тебя в поздний час из земли воскресит,
если чудищем был ты, компания чудищ.
Разгласит
твой побег
дождь и снег.
И, не склонный к простуде,
все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди
и голубки - в ковчег.
1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
