Я - плоть от плоти дерева без сути.
Я - парус пара.
Я - уста воды
в китайской вазе,
где дышать - паскудно:
не воздух, а - песок...
В песке следы
птиц солнца,
рыб луны,
отрепья ветра,
зверей алмазных в венчиках охот...
Горит песок - как красная карета
закатосмерти - год из года, год
из грота "Вечно"...
Пепельные мухи...
Дымит везувий горла.
Тлеет рот...
Я - плоть от плоти здания "Разруха":
у стен - бульдозер, словно чёрный кот,
кусает коготь, лижет ветер сизый,
щебечет реквий топливом пустым...
Лис солнца, улыбаясь монолизно,
на тучу опираясь (на костыль
из грозотуч), глядит в меня, как в зерка..,
как в зека,
как в ацтека,
как в приют
для бликов...
Топоришки дождесеков
лекарственно-убийственно поют...
Поёт хрусталь от поцелуев пыли.
Поют пионы в пене душных мыл -
в китайской вазе...
...как меня любили!
душили как,
доили как...
Лепил
огромный Некто глинушки в стекляшках.
Парили мухи - вороны! - орлы!
Я - плоть себя в себе,
как бес - в монашке.
Я - пыль себя.
Я - рукоять метлы:
мету, мету, - плоть плоти, суть не-сути...
Остался лишь задрипанный трофей
какого-то невиданного зуда:
так занавески брошенных церквей
щекочут беса,
так щекочет кожа
тритона,
так песок шершавит вдох...
Я - плоть от плоти древа "Осторожно".
Я - ваза для трёхлистовых тревог.
Я - фаза задыхания песчаным
бураном, приливающим, как кровь...
...кровь остывает, как стеклянный чайник -
в руках-ожогах сонных поваров.
Вдох остывает, словно раб - в петельке.
Сон остывает, словно сом - во рту...
И вот я - ветер в тёмной колыбельке.
Гоняю облака, как сердце - ртуть.
А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота! —
представь себе... А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела!
Скучая, я вставал из-за стола
и шел читать какого-нибудь Кафку,
жалеть себя и сочинять стихи
под Бродского, о том, что человек,
конечно, одиночество в квадрате,
нет, в кубе. Или нехотя звонил
замужней дуре, любящей стихи
под Бродского, а заодно меня —
какой-то экзотической любовью.
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.
Ты подурнела, я похорошел,
и снов моих ты больше не хозяйка.
Я за отца досматриваю сны:
прозрачным этим озером блуждаю
на лодочке дюралевой с двустволкой,
любовно огибаю камыши,
чучела расставляю, маскируюсь
и жду, и не промахиваюсь, точно
стреляю, что сомнительно для сна.
Что, повторюсь, сомнительно для сна,
но это только сон и не иначе,
я понимаю это до конца.
И всякий раз, не повстречав отца,
я просыпаюсь, оттого что плачу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
