Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него; прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой
По насесту земли, в белом лохматом чепчике
из облаков, слипшихся едкой паклей,
пронесла панк-цыпленка по чудесам-бубенчикам
девка-весна, бешеная собака.
Вылизала пушок, надушила клювушек,
выдрала из земли черству корку.
Долго смотрели деревья - болтливки-кумушки, -
как он сидел на веревках - ее закорках.
Как он болтал ногами, дрожал от холода,
как ирокезом страх на башке вставался...
Плакали ночи белым туманным золотом.
Щурили дни сердца и ломали пальцы.
Трубку курили болота в бородках рясковых.
Выли дороги - древние, словно боги...
Люди-медведи обоев малинник ласковый
лбами долбили в скучальных своих берлогах.
Все равнодушилось и набухало почками -
старыми, новыми, щедро и пустоцветно...
Ветер писал кудрявым наклонным почерком
птиц на прохладных щеках и губах рассветов.
Мир выдыхал красоту, как опасность - воины
света и тьмы, сплетаясь в клубок горячий.
Плакал цыпленок - в панике и агонии.
Выл, как на рынке в толпе - потеряшка-мальчик.
Слюни роняла собака - в коровках божьиных,
в хрупких хрущах, в малиновках чувств и нежнях...
Птенчик научится позже за яйца пошлины
передавать апостолам царства шершней.
Птенчик научится в суп, да из супа - в полымя,
в "кукареку" будильников серых будок...
Будут трактаты о счастье в хлеву и голыми.
Будут сонаты яблочным попкам уток,
самбо с дождями, сомбреро кошмаров-спрутиков,
сальность яично-куричных философий,
страх перед "скользко-ой" вместо "боюсь-но-круто-как",
страх перед лишним зернышком в чашке кофе...
Знала собака...
Неслась, словно небо - с привязи -
в ночи из нычек мудрейших безумных крезов...
И задыхался от счастья с плакучим привкусом
желтый цыпленок под вздыбленным ирокезом.
О, как хороша графоманная
поэзия слов граммофонная:
"Поедем на лодке кататься..."
В пролетке, расшлепывать грязь!
И слушать стихи святотатца,
пугаясь и в мыслях крестясь.
Сам под потолок, недотрога,
он трогает, рифмой звеня,
игрушечным ножиком Бога,
испуганным взглядом меня.
Могучий борец с канарейкой,
приласканный нежной еврейкой,
затравленный Временем-Вием,
катает шары и острит.
Ему только кажется кием
нацеленный на смерть бушприт.
Кораблик из старой газеты
дымит папиросной трубой.
Поедем в "Собаку", поэты,
возьмем бедолагу с собой.
Закутанный в кофточку желтую,
он рябчика тушку тяжелую,
знаток сладковатого мяса,
волочит в трагический рот.
Отрежьте ему ананаса
за то, что он скоро умрет.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
