Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значения которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог
Город заполнился белым, плотным,
Чистым опаловым зефиром:
Сладкая облачная вата накрыта голубым
Выбеленным осенью полотном.
Вата нависла над верхушками столбов
И затейливо облепила фонари.
Изображение неумолимо тает –
Огромная стирательная резинка
Рукой Осени зачищает город:
Несколько размашистых движений –
и исчезли 35 из пятидесяти этажей высотки.
Раз, два – и нет проспекта, только
Белый лист заново начатой жизни.
(Это вверх тормашно – начинать жить с осени!)
Внизу дорога, автомобили, троллейбусы,
А выше нет ничего – белым-бело,
И праздничное пространство звенит
От лучей, запутанных в сладкой неге.
Подсвеченная изнутри, она
Торжественно-нежно съедает звуки.
И на дне глазных бокалов,
Идеально подходящих к самому
Дорогому кровавому вину,
Скапливается сгустками Бейлиза.
Хрусталики плавают в смеси ликёра,
Водки и Кьянти, словно льдинки.
Пьянит…
О, нет! Коктейль не в глазницах,
Он снаружи разлит!
Бейлиз колышется мягким облаком
На дне округлого бокала,
А сверху в смеси белого рома и «Калуа» –
Кусочки города ванильным мороженым.
И кубиками льда – небо.
Перевёрнутый туманный мир
Со взбитыми сливками –
Вкусный утренний город!
Встану-ка я на руки –
Буду палочкой в коктейле
С растопыренными пальцами.
Ю. Сандул. Добродушие хорька.
Мордашка, заострявшаяся к носу.
Наушничал. Всегда – воротничок.
Испытывал восторг от козырька.
Витийствовал в уборной по вопросу,
прикалывать ли к кителю значок.
Прикалывал. Испытывал восторг
вообще от всяких символов и знаков.
Чтил титулы и звания, до слез.
Любил именовать себя «физорг».
Но был старообразен, как Иаков,
считал своим бичем фурункулез.
Подвержен был воздействию простуд,
отсиживался дома в непогоду.
Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.
Знал химию и рвался в институт.
Но после школы загремел в пехоту,
в секретные подземные войска.
Теперь он что-то сверлит. Говорят,
на «Дизеле». Возможно и неточно.
Но точность тут, пожалуй, ни к чему.
Конечно, специальность и разряд.
Но, главное, он учится заочно.
И здесь мы приподнимем бахрому.
Он в сумерках листает «Сопромат»
и впитывает Маркса. Между прочим,
такие книги вечером как раз
особый источают аромат.
Не хочется считать себя рабочим.
Охота, в общем, в следующий класс.
Он в сумерках стремится к рубежам
иным. Сопротивление металла
в теории приятнее. О да!
Он рвется в инженеры, к чертежам.
Он станет им, во что бы то ни стало.
Ну, как это... количество труда,
прибавочная стоимость... прогресс...
И вся эта схоластика о рынке...
Он лезет сквозь дремучие леса.
Женился бы. Но времени в обрез.
И он предпочитает вечеринки,
случайные знакомства, адреса.
«Наш будущий – улыбка – инженер».
Он вспоминает сумрачную массу
и смотрит мимо девушек в окно.
Он одинок на собственный манер.
Он изменяет собственному классу.
Быть может, перебарщиваю. Но
использованье класса напрокат
опаснее мужского вероломства.
– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -
я помню даже искренний плакат
по поводу случайного знакомства.
Но нет ни диспансера, ни врача
от этих деклассированных, чтоб
себя предохранить от воспаленья.
А если нам эпоха не жена,
то чтоб не передать такой микроб
из этого – в другое поколенье.
Такая эстафета не нужна.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
