Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода!(с)
Испания, мадридский двор, всё сложно,
кругом национальный колорит.
Альфонсо, старый идиот, сапожник
Приговорён к повешенью. Мадрид.
На площади толпятся люди. Мухи
сидят на потных лицах. Полдень, зной,
палач никак не соберётся с духом,
ещё бы, пятый день идёт запой.
А на балконе трое: донья Анья
Дон Игорёк и дон Иван Педрикт,
от казни и от солнышка в нирване,
ну что ещё сказать – Мадрид.
Улица Энгельса, дом номер тридцать четыре:
Три этажа матерщины, истерик, бетона.
Вася повесился утром в холодной квартире.
Слышали? Слышали! Ждём «раздолбаев» в погонах
Рим, Ватикан, неизменные голуби. В белом
старенький Папа пьёт чай, размышляя о вечном.
Вася повесился, слышали? Вынесли тело.
Как удивительно быстро горят человечки.
Полдень, Испания, кажется время сиесты.
Казнь не случится? Небесные силы в экстазе.
ВАСЯ ПОВЕСИЛСЯ! (Надо же, как интересно)
Жаль, что сегодня в Мадриде – ни хлеба, ни казни:)
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
