Одиночная палата, типа «VIP».
Признаюсь, хоть не хотелось, влип, так влип.
Первый снег ласкает землю за окном,
А в мозгу стучит упрямо метроном:
Не вернёшь морозной свежести минут,
И часы метели первой не придут.
Мир укрылся от тебя своей зимой,
И ему к тебе не надо – выходной.
Безнадёжность скрасит только медсестра,
Что с наганом вдруг присела у костра.
Пули снайпера её не достают,
В перспективе у неё мединститут.
А пока она готова мне помочь
Всем, чем может.
Скоротать, к примеру, ночь.
По пробиркам разливает чистый спирт
И на газовой горелке мастерит
Что-то большее, чем старомодный крэк.
Всё ж до морга для неё я человек.
И про мужа, не в пример другим, молчит.
Вспомнил! Муж-то - это я! Вот паразит!
До чего довёл родную, эгоист…
Не умру, так буду требовать стриптиз:
«Сбрось халат, под ним ведь нет уже белья».
Из окна на нас глядит святой Илья.
Его слёзы замерзают на ветру.
Я хочу, чтобы видение к утру
Не исчезло.
А пока меня зовёт
Кира Найтли -
Вместе встретить Новый год.
А любовь всегда реальна…
Что за бред…
У жены диплом врача уж много лет.
И студенткой я её совсем не знал.
Очень жаль! Наверно, много потерял.
Всё же пару тысяч дней, как ни крути,
Без манящего дыхания… Молчит
Белый призрак у погасшего костра,
Громыхает по ж/д мосту состав.
Наступает на останки бреда-сна
Утро хмурое, про боль мою прознав.
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
