Привет! Я уехала.
Я так далеко уехала...
И представь,
мне тут дышится
очень легко.
Ничего, что здесь
всегда интернет с помехами,
но зато в магазинах
натуральное
есть молоко.
Настоящий лес
с огромными елями,
и черника с брусникой
и клюквой -
ковром разноцветным,
и рябины влажные
с отяжелевшими
ветками...
А главное, есть Елена,
моя дорогая Хельми...
***
Здесь опять дождей череда -
сто на каждый зонт...
Радуг, арками, -
ровно две всегда,
Карелию делят
и мой виртуальный мир
на "над" и "под".
Многослойное небо
и бело-розовые облака,
несущиеся
с разной скоростью "над",
меняющие лохматость
и рвущие серую
бахрому туч,
пропускают через себя,
как сквозь стеклышко витража,
заблудившийся солнца луч...
А "под" радугой -
старый, но крепкий,
Елены родительский дом,
река, веками текущая,
деревянный узенький мост,
цветы, распускающиеся с дождем,
и я с моим не дописанным
до конца письмом...
***
В доме уютном,
гостеприимном,
стою перед пустым
холодным камином,
и знаю, что где-то здесь
есть дрова,
что мы с Еленой
затопим, согреемся,
провалимся в супер-мягкие
кресла (кофе, чай)
и погрустим сперва...
Попробуем иногда
интернет включать.
Вот они, здесь, мы -
Хельми и Тамика
с цифрами два и пять.
Посмотрим, что там у них (нас)
новенького почитать...
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
