Привет! Я уехала.
Я так далеко уехала...
И представь,
мне тут дышится
очень легко.
Ничего, что здесь
всегда интернет с помехами,
но зато в магазинах
натуральное
есть молоко.
Настоящий лес
с огромными елями,
и черника с брусникой
и клюквой -
ковром разноцветным,
и рябины влажные
с отяжелевшими
ветками...
А главное, есть Елена,
моя дорогая Хельми...
***
Здесь опять дождей череда -
сто на каждый зонт...
Радуг, арками, -
ровно две всегда,
Карелию делят
и мой виртуальный мир
на "над" и "под".
Многослойное небо
и бело-розовые облака,
несущиеся
с разной скоростью "над",
меняющие лохматость
и рвущие серую
бахрому туч,
пропускают через себя,
как сквозь стеклышко витража,
заблудившийся солнца луч...
А "под" радугой -
старый, но крепкий,
Елены родительский дом,
река, веками текущая,
деревянный узенький мост,
цветы, распускающиеся с дождем,
и я с моим не дописанным
до конца письмом...
***
В доме уютном,
гостеприимном,
стою перед пустым
холодным камином,
и знаю, что где-то здесь
есть дрова,
что мы с Еленой
затопим, согреемся,
провалимся в супер-мягкие
кресла (кофе, чай)
и погрустим сперва...
Попробуем иногда
интернет включать.
Вот они, здесь, мы -
Хельми и Тамика
с цифрами два и пять.
Посмотрим, что там у них (нас)
новенького почитать...
От отца мне остался приёмник — я слушал эфир.
А от брата остались часы, я сменил ремешок
и носил, и пришла мне догадка, что я некрофил,
и припомнилось шило и вспоротый шилом мешок.
Мне осталась страна — добрым молодцам вечный наказ.
Семерых закопают живьём, одному повезёт.
И никак не пойму, я один или семеро нас.
Вдохновляет меня и смущает такой эпизод:
как Шопена мой дед заиграл на басовой струне
и сказал моей маме: «Мала ещё старших корить.
Я при Сталине пожил, а Сталин загнулся при мне.
Ради этого, деточка, стоило бросить курить».
Ничего не боялся с Трёхгорки мужик. Почему?
Потому ли, как думает мама, что в тридцать втором
ничего не бояться сказала цыганка ему.
Что случится с Иваном — не может случиться с Петром.
Озадачился дед: «Как известны тебе имена?!»
А цыганка за дверь, он вдогонку а дверь заперта.
И тюрьма и сума, а потом мировая война
мордовали Ивана, уча фатализму Петра.
Что печатными буквами писано нам на роду —
не умеет прочесть всероссийский народный Смирнов.
«Не беда, — говорит, навсегда попадая в беду, —
где-то должен быть выход». Ба-бах. До свиданья, Смирнов.
Я один на земле, до смешного один на земле.
Я стою как дурак, и стрекочут часы на руке.
«Береги свою голову в пепле, а ноги в тепле» —
я сберёг. Почему ж ты забыл обо мне, дураке?
Как юродствует внук, величаво немотствует дед.
Умирает пай-мальчик и розгу целует взасос.
Очертанья предмета надёжно скрывают предмет.
Вопрошает ответ, на вопрос отвечает вопрос.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
