Вы не знали? Знали вы ли, что по вые локон ляжет,
Зазмеится гладким шёлком, кожи бархат оттеняя?
Вы слыхали, как негромко и на грани слуха звонко
Колокольчик серебристо вздрогнет и серьгой качнётся?
Посмотри же, это пряжа пухлым стогом прикрывает
Ту, что вызывает… Хьюстон… или чувства вызывает.
О, зови, зови и смейся, твой дельфиний звонкий хохот
Не оставит равнодушным ни меня, ни тех, кто рядом.
Будь забавным апельсином, заводным и полным сока,
Не давай скучать и плакать, вызывай в пустыне бурю,
Бурю чувств. Каких? Не знаю, то ли нежных, то ли жёстких
Или даже раздраженья. Не оставь лишь безучастным,
Хмурым, грустным и печальным, нам печали не помогут.
Есть в природе эти чуды – девы с влажными глазами,
Как у серны или… белки. Или даже оленёнка.
А под костью черепною там шумелки и гляделки,
И ещё такие страсти, но беззлобные… почти что…
Ураганы нервно курят где-то за бугром в сторонке –
Не сравнятся с ней по силе и внезапности прихода.
Всё в округе расцветает и приходит в возбужденье.
Смех и радость, нет – унынью, да – безумному веселью.
Словно плазма, ярко светит и быстра, как мысль, как вспышка.
И сама не понимает, что творит с людьми и миром –
Эта милая колдунья. Взгляд. Улыбка. Всё в движеньи.
Закат, покидая веранду, задерживается на самоваре.
Но чай остыл или выпит; в блюдце с вареньем - муха.
И тяжелый шиньон очень к лицу Варваре
Андреевне, в профиль - особенно. Крахмальная блузка глухо
застегнута у подбородка. В кресле, с погасшей трубкой,
Вяльцев шуршит газетой с речью Недоброво.
У Варвары Андреевны под шелестящей юбкой
ни-че-го.
Рояль чернеет в гостиной, прислушиваясь к овации
жестких листьев боярышника. Взятые наугад
аккорды студента Максимова будят в саду цикад,
и утки в прозрачном небе, в предчувствии авиации,
плывут в направленьи Германии. Лампа не зажжена,
и Дуня тайком в кабинете читает письмо от Никки.
Дурнушка, но как сложена! и так не похожа на
книги.
Поэтому Эрлих морщится, когда Карташев зовет
сразиться в картишки с ним, доктором и Пригожиным.
Легче прихлопнуть муху, чем отмахнуться от
мыслей о голой племяннице, спасающейся на кожаном
диване от комаров и от жары вообще.
Пригожин сдает, как ест, всем животом на столике.
Спросить, что ли, доктора о небольшом прыще?
Но стоит ли?
Душные летние сумерки, близорукое время дня,
пора, когда всякое целое теряет одну десятую.
"Вас в коломянковой паре можно принять за статую
в дальнем конце аллеи, Петр Ильич". "Меня?" -
смущается деланно Эрлих, протирая платком пенсне.
Но правда: близкое в сумерках сходится в чем-то с далью,
и Эрлих пытается вспомнить, сколько раз он имел Наталью
Федоровну во сне.
Но любит ли Вяльцева доктора? Деревья со всех сторон
липнут к распахнутым окнам усадьбы, как девки к парню.
У них и следует спрашивать, у ихних ворон и крон,
у вяза, проникшего в частности к Варваре Андреевне в спальню;
он единственный видит хозяйку в одних чулках.
Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.
Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках
все козыри.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции - тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
