«Странно», - подумала она, - Звонок вроде работает, хотя с тех пор, как им в последний раз пользовались, прошло лет сто, наверно сломался».
«Входите, дверь не заперта» - совершенно спокойно отозвалась она, прекратив резать лук на зажарку для рассольника.
В квартиру вошло время, выглядело оно довольно абсурдно, потому что походило на классического снеговика: нос морковкой, метла подмышкой, на голове эмалированная кастрюля с отбитой эмалью, аляповатые гуашевые пятна по всему телу, имитирующие пуговицы и щёки, завершали временную композицию.
Снеговик неуклюже проковылял в комнату, оставляя за собой разноцветные влажные пятна и взгромоздился в кресло, которое тут же вымокло до пружин. Пружины восторженно взвизгнули под тяжестью времени, хотя влага, которая из него выделялась, грозила им как минимум обездвиживающей ржавчиной.
Снеговик молчал и без сожаления созерцал окружавшие его предметы мебели и множества статуэток в виде кошек, беспорядочно расставленных по всему пространству. Ни намёка на вереницу слонов или, на крайний случай, караван верблюдов, повсюду лежали, сидели, стояли, прыгали или кувыркались шамотные коты, гжелевые кошки в обнимку с котами и даже египетский сфинкс, доставленный прямо из гробницы фараона, мрачно рычал на происходящее.
Выждав ещё полчаса со времени появления влажного времени, она рискнула первой произнести речь: «Здравствуйте, вы извините, у меня зажарка подгорела наверное, можно я пойду выпущу в форточку дым?»
«Всё пройдёт, как с белых яблонь дым» - поддакнуло время, отяжелевшее от набухшей воды и оседающей сверху кастрюли. Морковка теперь выполняла роль секундной стрелки, острие которой воткнулось времени в грудь и проникало всё глубже, создавая растекающиеся круги.
«Вы потерялись?» - она осмелилась задать снеговику очередной вопрос и ушла в ванную за тряпкой – время с минуты на минуту могло залить потолок соседей снизу и после этого будет непонятно вообще кому оно принадлежит.
«Странная вещь» - растерянно созерцала она пустую комнату, гость исчез, лишь жгучее оранжевое пятно в виде морковки всё ещё продолжало сообщать информацию о беззвучном отсутствии непонятно чего.
Алевтина Евклидовна безучастно и даже с неким безрассудством прониклась в произошедшее и стала раздумывать, что когда-то с ней такое случалось, но вот точно такое как сейчас – никогда.
Взяв тряпку в руки, Алевтина, немного переусердствовав в своих измышлениях, попыталась извлечь из обмякшего кресла остатки гостя. Тряпка моментально наполнилась почему-то тёплой, как кровь, влагой и из неё вдруг во все стороны полезли хлопковые кусты, стремительно облепленные изумрудными листочками и бутончиками.
Евклидовна от неожиданности тонко взвизгнула и выронила уже хлопковые кусты на ободранный паркет. Кусты моментально укоренились и резко дали урожай чудесного белого хлопка.
И тут до Алевтины дошло, что всё дело во времени, точнее от его растаявшей плоти, что вовсе это не вода, а эликсир молодости, что нужно срочно собрать все его остатки и хорошенько им натереться и тогда она, Алевтина, станет даже не Евклидовной, а может быть даже Конфуциевной.
Она быстренько притащила в комнату ведро и попыталась собрать драгоценные временные останки. Но идея оказалась практически невыполнимой – к чему бы ни прикасалась целебная жидкость, всё начинало иметь свой первозданный вид. Тряпка стала хлопковыми кустами, ведро – железной рудой, паркетные доски медленно перерастали в столетний дуб, ломая своей головой треснувший потолок.
Тогда Алевтина Евклидовна улеглась всем телом в оставшуюся крохотную лужицу и через какое-то незначительное мгновение в мутноватой водичке, виляя тоненьким хвостиком, весело выныривал беспомощный сперматозоид, всем своим видом походивший на Конфуция.
Зверинец коммунальный вымер.
Но в семь утра на кухню в бигуди
Выходит тетя Женя и Владимир
Иванович с русалкой на груди.
Почесывая рыжие подмышки,
Вития замороченной жене
Отцеживает свысока излишки
Премудрости газетной. В стороне
Спросонья чистит мелкую картошку
Океанолог Эрик Ажажа -
Он только из Борнео.
Понемножку
Многоголосый гомон этажа
Восходит к поднебесью, чтобы через
Лет двадцать разродиться наконец,
Заполонить мне музыкою череп
И сердце озадачить.
Мой отец,
Железом завалив полкоридора,
Мне чинит двухколесный в том углу,
Где тримушки рассеянного Тёра
Шуршали всю ангину. На полу -
Ключи, колеса, гайки. Это было,
Поэтому мне мило даже мыло
С налипшим волосом...
У нас всего
В избытке: фальши, сплетен, древесины,
Разлуки, канцтоваров. Много хуже
Со счастьем, вроде проще апельсина,
Ан нет его. Есть мненье, что его
Нет вообще, ах, вот оно в чем дело.
Давай живи, смотри не умирай.
Распахнут настежь том прекрасной прозы,
Вовеки не написанной тобой.
Толпою придорожные березы
Бегут и опрокинутой толпой
Стремглав уходят в зеркало вагона.
С утра в ушах стоит галдеж ворон.
С локомотивом мокрая ворона
Тягается, и головной вагон
Теряется в неведомых пределах.
Дожить до оглавления, до белых
Мух осени. В начале букваря
Отец бежит вдоль изгороди сада
Вслед за велосипедом, чтобы чадо
Не сверзилось на гравий пустыря.
Сдается мне, я старюсь. Попугаев
И без меня хватает. Стыдно мне
Мусолить малолетство, пусть Катаев,
Засахаренный в старческой слюне,
Сюсюкает. Дались мне эти черти
С ободранных обоев или слизни
На дачном частоколе, но гудит
Там, за спиной, такая пропасть смерти,
Которая посередине жизни
Уже в глаза внимательно глядит.
1981
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
