Павел Сергеевич жил одной мыслью, а мысль жила с ним, и когда-то оба решили, что прекрасно смотрятся как семейная пара, овладевая друг другом. Чтобы мысль совершенно не заняла всё мысленное пространство, Павел Сергеевич иногда мысль поколачивал ей же во благо, ибо, как говорят в народе – бьёт, значит любит.
И в некоторое время Сергеевич решился установить в своей безликой комнате качели. Люстры никогда не было, поэтому мужчина лихо зацепил стыренный с детской площадки мини-аттракцион на крюк под потолком. Жилище засияло от вторжения чуждого, но почему-то экстравагантного, по мнению хозяина, элемента.
Элемент хоть и скрипел ржавыми цепями и едва умещал в себе порядком раскормленный зад Сергеевича, но потрясающе справлялся с героическими обязанностями. Павел Сергеевич, взгромоздясь после тяжкой изнурительной работы дворника на качели, выколачивал из головы мысль. А мысль была нехорошая – не давала ему уснуть, заставляла облепливаться толстыми лепёшками страха, отжимала из дряблой Павлушиной кожи литры пота и пыталась затаиться вместе с душой в пятках.
Павел Сергеевич среди протяжной придушенной ночи садился в качели, начинал медленно раскачиваться, сгибался пополам, чтобы головой пробить стену и парализовать мысль. Сначала он разбивал голову в кровь, волосы в местах удара клочьями облезли, но выход, откуда мысль могла быть депортирована, не проявлялся.
Тогда Павлуша постепенно увеличил скорость качелей, череп через полгода имел продавленный вид, а скальп стал излучать оттенок прокисшего сливового повидла. И как-то в начале марта лёд, в очередной раз столкнувшийся с атомоходом «Ленин», получил обширную пробоину. Через пробоину потекла вспенившаяся жидкость сероватых отблесков, и Павел Сергеевич свалился с качелей на пол бестелесым пальто стандартного кроя.
Эксперт-криминалист Василий Мыслежоров аккуратно обмакнул язык в клейкие разводы, плывшие по обоям, и ощутил покалывание сначала в пятках, потом в незаросшем темечке. «Как она грациозна, молниеносна, гениальна» - шевельнулась мысль в голове Василия, и он с интересом и роковым влечением посмотрел на качели, которые потолок беззвучно раскачивал, постепенно увеличивая скорость.
Ни сика, ни бура, ни сочинская пуля —
иная, лучшая мне грезилась игра
средь пляжной немочи короткого июля.
Эй, Клязьма, оглянись, поворотись, Пахра!
Исчадье трепетное пекла пубертата
ничком на толпами истоптанной траве
уже навряд ли я, кто здесь лежал когда-то
с либидо и обидой в голове.
Твердил внеклассное, не заданное на дом,
мечтал и поутру, и отходя ко сну
вертеть туда-сюда — то передом, то задом
одну красавицу, красавицу одну.
Вот, думал, вырасту, заделаюсь поэтом —
мерзавцем форменным в цилиндре и плаще,
вздохну о кисло-сладком лете этом,
хлебну того-сего — и вообще.
Потом дрались в кустах, ещё пускали змея,
и реки детские катились на авось.
Но, знать, меж дачных баб, урча, слонялась фея —
ты не поверишь: всё сбылось.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.