Однажды стану мудрой Шапокляк,
и муравьиной суете вокзалов
уют дивана предпочту. Полям -
ближайший сквер. Палатке - одеяло.
Не буду больше выбегать под дождь,
и петь на пару с ним мотив весенний.
А воробьиный разговор-галдëж,
едва ли станет поводом к веселью.
Не буду видеть в луже облака.
Считать года на божией коровке.
И апельсинов рыжие бока
напомнят вряд ли солнышки. В кладовке
уснëт послушно мой воздушный змей.
Велосипед - паучьей коммуналкой
невольно станет, постарев к зиме.
Заросший пруд не соблазнит рыбалкой.
И доверять прозрачной пустоте
под белым брюхом самолëтоптицы
я разучусь. Ведь проще не лететь.
Какое море? Клякса на страницах
потëртых карт. Затянется петля,
ловушкой станет равнодушный город.
Однажды стану мудрой Шапокляк.
Однажды стану... Но ещё не скоро.
Э. Ларионова. Брюнетка. Дочь
полковника и машинистки. Взглядом
она напоминала циферблат.
Она стремилась каждому помочь.
Однажды мы лежали рядом
на пляже и крошили шоколад.
Она сказала, поглядев вперед,
туда, где яхты не меняли галса,
что если я хочу, то я могу.
Она любила целоваться. Рот
напоминал мне о пещерах Карса.
Но я не испугался.
Берегу
воспоминанье это, как трофей,
уж на каком-то непонятном фронте
отбитый у неведомых врагов.
Любитель сдобных баб, запечный котофей,
Д. Куликов возник на горизонте,
на ней женился Дима Куликов.
Она пошла работать в женский хор,
а он трубит на номерном заводе.
Он – этакий костистый инженер...
А я все помню длинный коридор
и нашу свалку с нею на комоде.
И Дима – некрасивый пионер.
Куда все делось? Где ориентир?
И как сегодня обнаружить то, чем
их ипостаси преображены?
В ее глазах таился странный мир,
еще самой ей непонятный. Впрочем,
не понятый и в качестве жены.
Жив Куликов. Я жив. Она – жива.
А этот мир – куда он подевался?
А может, он их будит по ночам?..
И я все бормочу свои слова.
Из-за стены несутся клочья вальса,
и дождь шумит по битым кирпичам...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
