О, королева, только не реви!
Твой фаворит контужен на дуэли!
Нет, с кем он дрался мы не разглядели.
Такой конфуз, но это c’est la vie.
Миледи, право слово, будь мудрей.
Желанный, нежный... Завтра будет новый,
ещё и лучше. В этом что такого?
Слегка смазлив, и то за счёт кудрей.
Умён, бесстрашен, искренен, горяч?
Таких в округе нашей каждый пятый.
Зачем упрямо ищешь виноватых,
и верещишь фальцетом - "где палач?"
Палач в запое третий день подряд.
Могу понять, запьëшь с такой работой,
без выходных и отпуска. Ну, что ты,
какой тут бунт?! Так... люди говорят.
А я молчу, как рыба. Нем и глух.
Возможно, думать научился громко.
Потише думать? Ладно. В общем, Ромка,
ну, Ромуальд, дворецкий вызвал двух,
а может трёх, отличных докторов...
Не мямлю вовсе, говорю, как было.
Что? Не сказал? Конечно, не убило -
его убьëшь... Детина - будь здоров!
Врачи смотрели, говорят, что жив.
Но подожди, сейчас о самом главном!
Такое дело... как бы это... ладно...
Присядь вот тут, а лучше полежи.
О чём был спор и что пошло не так,
любимчик твой сказать пока не в силах.
Бежал ли, гнался, только на кобылу
с балкона спрыгнул. Вроде высота
была не слишком и вокруг светло,
но приземлился очень неудачно.
В покоях он. Лежит болезный, плачет
и проклинает жёсткое седло.
Увы, mon cher, но это c’est la vie.
Твой фаворит теперь не для любви.
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.