Веки царапнуты ласкою времясека –
пластика мумий, идущих на чёртов бал.
Ты закрываешь глаза в ожиданьи снега
и содрогаешься: только бы не упал!
Так объявляют перчатку немой кукушке,
мелют арабику – импортный карфаген,
прячутся от хозяев, вжимая уши
в бочку, забыв, что хозяин-то – Диоген,
шилят в мешке бутафорские шуры-муры –
шуры мяучат, муров – не укачать…
Так расплывается злой речевой фигурой
лепет Ожегова в адрес ста китайчат.
Так собирают в щепотку всего две точки
над буквой «есть», понимая: не «есть», а «пас»,
мир называют на «вы» или в мыслях «отчим»,
взрывоопасный, что смертник или фугас.
Снег улыбается Джоном из светских басен –
неуловимым…
Завтра, товарищ Пат,
Будем смотреть с Нараямы, как льдом Герасим
мягко целует взасос водяных котят…
В тот год была неделя без среды
И уговор, что послезавтра съеду.
Из вторника вели твои следы
В никак не наступающую среду.
Я понимал, что это чепуха,
Похмельный крен в моем рассудке хмуром,
Но прилипающим к стеклу лемуром
Я говорил с тобой из четверга.
Висела в сердце взорванная мина.
Стояла ночь, как виноватый гость.
Тогда пришли. И малый атлас мира
Повесили на календарный гвоздь.
Я жил, еще дыша и наблюдая,
Мне зеркало шептало: "Не грусти!"
Но жизнь была как рыба молодая,
Обглоданная ночью до кости, –
В квартире, звездным оловом пропахшей,
Она дрожала хордовой струной.
И я листок твоей среды пропавшей
Подклеил в атлас мира отрывной.
Среда была на полдороге к Минску,
Где тень моя протягивала миску
Из четверга, сквозь полог слюдяной.
В тот год часы прозрачные редели
На западе, где небо зеленей, –
Но это ложь. Среда в твоей неделе
Была всегда. И пятница за ней,
Когда сгорели календарь и карта.
И в пустоте квартиры неземной
Я в руки брал то Гуссерля, то Канта,
И пел с листа. И ты была со мной.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
