я становлюсь спиной к своему зрению
я становлюсь стеной к своему воздуху
жизнь хороша как шестой лепесток сиреневый
смертным компостером
дверь закрывается
пальчик сквозит в щёлочке
у мокрожилий мелкий озноб от насморка
я становлюсь голубым лицом сволочи
плачущим
пасмурно
паспортом
я становлюсь
жековым
я становлюсь жжением
сжатием
я становлюсь
к токовому дрожанию
черви с землёй
солнце с водой
женятся
солнце моё
ужаль меня
*
а когда труба жалит в губы, то сохнет мёд
а когда пчела жалит пальцы, ткань мира – шерсть
а когда сам себя, то не чувствуешь, что ты мёртв
и в окне не спектакль, а шторы последний жест
а когда не жалеешь, никто и не жалит – сча…
а когда благодарствуешь, кормят, как саранчу
и личинки тьмы на губах молоком рычат
и ползут к зрачку
*
на зрачках – полсолнца и вязаные колготки
стол в дверной проём дрожит-каракатится
быть бы маленькой, когда глазки весь мир щекотит
как чудовище – нетронутую красавицу
на зрачках – татуировка «созрела, вышла»
на атласной попке – синенькая рванина
это мать роняла-крутила тебя, как дышло,
шестибранная чушеистая серафима
сыр очаг, декабрист-картофель, жареная селёдка
ржавый рот в замочную выдышал письмена
а в зрачках – океан
жжёт желток надувную лодку
да у матери раздувается седина
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
