Я хочу её разбудить – не спит которую ночь.
Говорит: бухаешь, деградируешь, мол, в никто.
Говорит, слишком много куришь, и ложь, как скотч,
Заливаешь в ухо арктическим кипятком.
Говорит, заикаешься еблей, любовь не в счёт,
Говорит, что лицо уже сепийно зыбится…
Я хочу посмотреть, как в зеркало, ей в плечо,
Но там туши пыльца, и совсем не видать лица.
Я не знаю, бином ньютона ли, генный срыв,
Götterdämmerung, гладиаторство мать-и-мат…
Аммиачную прозу на ваточке в ноздри и
Целовать или тыкать лампочку в тыщу ватт
Перед очи светлы, – дрыхнет, и хоть бы хны –
Слёз цунами, платье в стразиках «динамит»…
Говорит, мол, стрихнин свой умственный вытряхни
И попробуй себя, деточка, разбудить…
А в моём тумане – памяти – ни на шиш,
Вместо сосок – шишки, с неба гвоздями льёт…
Если спишь – ну что же, милая, спи, как спишь.
Пусть тебе приснится праздничный гололёд,
Пусть тебе приснятся феечки на коньках
И бутон, что не чахнет, хоть в матке когда-то чах,
Но не эти воронки без ливня и огонька
На чужих плечах.
Река валяет дурака
и бьет баклуши.
Электростанция разрушена. Река
грохочет вроде ткацкого станка,
чуть-чуть поглуше.
Огромная квартира. Виден
сквозь бывшее фабричное окно
осенний парк, реки бурливый сбитень,
а далее кирпично и красно
от сукновален и шерстобитен.
Здесь прежде шерсть прялась,
сукно валялось,
река впрягалась в дело, распрямясь,
прибавочная стоимость бралась
и прибавлялась.
Она накоплена. Пора иметь
дуб выскобленный, кирпич оттертый,
стекло отмытое, надраенную медь,
и слушать музыку, и чувствовать аортой,
что скоро смерть.
Как только нас тоска последняя прошьет,
век девятнадцатый вернется
и реку вновь впряжет,
закат окно фабричное прожжет,
и на щеках рабочего народца
взойдет заря туберкулеза,
и заскулит ошпаренный щенок,
и запоют станки многоголосо,
и заснует челнок,
и застучат колеса.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
