В галактике Слякоть, в агрегатном округе Гниль
чертекопытный судья – харизматичная Полосатик-
Зебра слушает дело Марты Апрельевны Гриль
(вот же фамилия – как слог в руку!)
Подсудимая, встаньте!
Соседи докладывают: варила зелье. Насиловала пол.
Не исполняла кодекс «девочка-жёлтый-персик»,
а главное – выгуливала на поводке фамилию, – Ротко, что ль? –
и, короче говоря, вышвырнула её на рельсы
– тоже нам, Каренина нового времени! – террористка! Тю-тю! «Того»…
Вроде бы, нормальная с виду, даже ранее не судима...
Изобрела в квартире аппарат в тысячу вольт
слов – и давай разыгрывать псевдонимы!
Голос шавки, волос ржавый, в боку – копьё
некого Василия Н, бросившего… («синечулочница и корова») –
раздавала визитки «Марта Апрельевна Ё-моё»,
шептала фонарям: «Мартарита Сумеречнова Бредова»,
угрожала связкой «набор шахидки», гранатой из Болливудских драм,
потрясала тоскливыми строчками, будто шалью,
призывала разрушить быт, словно Ершалаимский храм…
Что Вы там говорите? Вы её не рожали?
(в сторону) – совсем дура. В психушку! Хотя… Сбежит.
Наколоть психотропами? Вдруг аллергия? Взорвётся – стрёмно…
Ах, вот оно!
Приговор – самая-обычная-жизнь:
спать-жрать-размножаться, дышать в полгруди и ровно,
и так – лет пятьсот. С конфискацией ссылок на
псевдонимы, литманифесты, романтишных галактик рюши…
… Марта Батьковна Неизвестная просыпается. Глядит: стена.
Открывает рот…
Стена вздрагивает и закрывает уши.
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного Мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень;
Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов:
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замерзлая трава,
И листья мертвые, волнуяся, шумели.
С прохладой резкою дышал
В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней...
Вотще! лишенные хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в нем улья обрели,
И легкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чем знакомого мой взор не обретал!
Но вот, по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня... обвал
Вдруг поглотил ее... Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором.
С недоумением искал другой тропы.
Иду я: где беседка тлеет,
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты, величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей.
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безымянной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нем умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной сени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу.
1834
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
