I.
- Мамо, я всё равно пойду!
- Нет, доню, слышишь!? - закрою на засовы,
И матерь божью умолю,чтобы она тебя,
безумную, остановила.
- Не начинай, родная, снова.
Пойду.Ночь воробьиная* вот-вот наступит.
Ты помолись, авось удача к нам заглянет на порог.
Сама же знаешь, как прохудилась наша хата.
И лихо в ней живёт, с тех пор как умер тато.
Крестила вслед её дрожащею рукой
и плакала, кусая губы,
Плакала беззвучно:
Как сердце материнское
в тревоге вдруг зашлось...
Река вздымала волны, сердитая,
Стремясь за берега пролиться,
Метались в небе, как подраненные птицы,
оставляя след, пугливые зарницы.
Над хутором уже сгустились тучи,
Сверкая, молнии расшили нитями
стальными воздух.
Дерзкий гром с угрозой
подал голос грубый
И ветер бешеный
в падучей забился так,
что заскрипела земная ось.
А дивчина шальная бежала к лесу:
"Скорей, успеть бы...". Туда
где скоро, под лиственным навесом
родится
в бутоне колдовском
чудесный талисман.
Днепровский бор темнел угрюмо,
похожий издали на призрачный обман.
Деревья старые колоннами стояли,
подпирая небо,
И защитить собой пытались
лесные залы от грозы,
Землистый пол, устеленный густым ковром,
казалось, простирался
в бесконечность.
С тоской смотрела Ганка под ноги,
Впивалась взглядом в темноту
И озиралась беспомощно по сторонам,
Нужна, похоже, - вечность,
чтобы найти его.
Настала полночь, но... - ничего.
II.
Внезапно заблестело что-то из потайных глубин
лесного царства.
Бесстрашно Ганка бросилась туда
и зачарованная, встала...
В зеленоватом сумраке широких листьев
Раскрылся Папоротников цвет,
Похожий на пылающий рубин
И как живой в глубокой сердцевине
извивался огонёк.
Сквозь пляшущие тени за ним из темноты
следили сотни злых, ревнивых глаз.
- Пора...
Багровый стебель от цветка в руке холодной сжала -
Боль нестерпимая ладонь пронзила жалом!
Был так настойчив папоротника гулкий шелест,
сливаясь с приглушённым шумом
ветра и дождя: "Возьми, сорви... старайся удержать".
И - сорвала, помедлив.
А за спиной...
- Брось, брось: рычали голоса.
Взбесилась яростно невидимая рать!
Толкала сзади рылами, рогами
И крыльями нещадно била по рукам.
- Ганка, брось... - едва послышалось сквозь адский гам.
- Оте -е-ец? ...
Напрасно обернулась ты, в смятении:
глумится нечисть.
Это тени, только тени
от стволов замшелых - никого вокруг.
Ослабли пальцы как от хлёсткого удара,
и... выронила
она залог заветный на удачу.
Дождь быстро загасил его усилившимся плачем.
Но почему такая боль в груди,
А яркий свет разрезал впереди
полночный мрак?
Свирепый хохот прокатился
по верхушкам сосен,
усилился тысячекратно.
Внезапно грохот эха стал
совсем несносен -
И раскололось небо от него
на множество осколков,
Где в каждом отразился
вой тоскливый волка,
Что вдруг умножился
в поющий дикий хор:
То реквием лесной играли
сердцу остывающему Ганки.
Оборотилось медленно оно
цветком душистым, манким...
Его приходят собирать
на властный зов вернувшегося Леля
дивчата, парубки охотно по весне,
Вплетать в венки, петь песни
для румяного апреля,
Святить любовь и смелость.
И даже солнце, что в долгой жизни
ко всему устало
присмотрелось,
Охотней улыбается,
Когда проснётся и белеет снова,
расцветая в травах,
но болит уже едва ли,
Такое слабое и нежное
из "человечьей стали",
сердце бедной
Ганки-хуторянки.
*Воробьиная ночь - с сильной грозой или зарницами;
время разгула нечистой силы и, по некоторым украинским поверьям - ночь,
когда цветёт папоротник.
Встанешь не с той ноги,
выйдут не те стихи.
Господи, помоги,
пуговку расстегни
ту, что под горло жмёт,
сколько сменил рубах,
сколько сменилось мод...
Мёд на моих губах.
Замысел лучший Твой,
дарвиновский подвид,
я, как смешок кривой,
чистой слезой подмыт.
Лабораторий явь:
щёлочи отними,
едких кислот добавь,
перемешай с людьми,
чтоб не трепал язык
всякого свысока,
сливки слизнув из их
дойного языка.
Чокнутый господин
выбрал лизать металл,
голову застудил,
губы не обметал.
Губы его в меду.
Что это за синдром?
Кто их имел в виду
в том шестьдесят седьмом?
Как бы ни протекла,
это моя болезнь —
прыгать до потолка
или на стену лезть.
Что ты мне скажешь, друг,
если не бредит Дант?
Если девятый круг
светит как вариант?
Город-герой Москва,
будем в восьмом кругу.
Я — за свои слова,
ты — за свою деньгу.
Логосу горячо
молится протеже:
я не готов ещё,
как говорил уже.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
