Ламья развернулась в сторону дома и уже почти взялась за кольцо дверного молотка, когда женщина вдруг заговорила.
- Госпожа... Госпожа, не бросай меня! Пропаду ведь, сгину теперь!
Голос был как у вороны, просящей подаяния. Ламья замерла с поднятой рукой и взглянула через плечо.
- Госпожа, я согласна быть твоей рабой, только не бросай меня! Без своей Силы я не выживу!
- Раньше надо было об этом думать! - высокомерно бросила ей Ламья и сделала шаг.
Тетка взвыла.
- Он обманул меня! Он заставил меня! Он обещал мне спокойную жизнь на теплой Бетельгейзе, где меня никто не станет упрекать за мои грехи! И я поверила! Я поверила ему! Он умеет убеждать!
- Умеет убеждать?
- Да, госпожа. Так больно мне никогда не было!
Ламья опустила руку, обреченно вздохнула и повернулась к ней. Момент был упущен. Надо было сразу входить в дом и ставить шумовой барьер, и тогда эта обманутая могла бы до скончания веков причитать на пороге, но ни звука не проникло бы через дверь. А так... Говорил ведь Наставник, что Мага проще всего погубить, если у него доброе сердце.
- Как твое имя?
- Труама. Госпожа, не бросай...
- Умолкни и отвечай только на вопросы. Кто тебя заставил?
- Отец твой. Он что-то знает. Что-то страшное. Что-то такое...
- Что ты должна была сделать?
- Напугать тебя. Сильно напугать. Так напугать, чтобы ты боялась из дома выйти. Чтобы пришла к нему просить защиты.
"Ага,- подумала Ламья. - Папочка неоригинален. Или думает, что я маленькая девочка, или сам в детство впал. Прямо сказать, в чем дело, ну никак нельзя". Она смотрела на Труаму и ненавидела ее сейчас, в основном, за то, что та явилась ей в образе мужчины ее мечты. Ладно бы, прикинулась троллем или дворником, но топтать святое! Ну, ты у меня сейчас попляшешь!
- Ладно, не ной. Собачью будку видишь? Будешь жить в ней. Рядом метелка. Выметешь двор, сад и улицу на тысячу шагов в обе стороны. Голубей покормишь ячменем. Сизых не корми, только белых. Так, - Ламья огляделась в поисках достойной работы. - Вычистишь фонтан, подстрижешь кусты в форме слоников, пляшущих тарантеллу, и чтоб все разные были! Горгулий над входом отполируешь. Это на сегодня. А там посмотрим. Крышу, может, перекроешь, цоколь покрасишь, крыльцо подновишь. Не знаю.
- Благодетельница! - Тетка рухнула на колени и поползла за метелкой.
... Это все было утром, а теперь Ламья бродила по дому в пеньюаре, поскольку собиралась ложиться, и напряженно размышляла. Знаки приближающейся опасности преследовали ее весь день. Сначала неизвестно кем открытая Дверь, потом Труама, вроде бы ставшая ее рабыней, а на самом деле еще неизвестно что затевающая. Слишком долго снимались заклятия с двери, когда она все-таки пошла в дом, скулил от страха домовой под столом, пока она вкушала завтрак из редкостного сочетания перловки и оливок. И, наконец, записка.
Записку она нашла в секретере. Не на секретере, ни за секретером, ни под секретером, а именно в пустом секретере, из которого только накануне, празднуя окончание третьего курса, вынула абсолютно все. Учебники, конспекты, логарифмические линейки, приспособления для измерения длины абсолютного нуля и для подсчета демонов Максвелла на кончике иглы - теперь на его деревянных, слегка поцарапанных полках ничего не должно было быть.
А она была. Кусок пергамента, скрученного в неровную трубку и запечатанного жеваной резинкой. В секретере, закрытом на ключ.
Ламья потеребила ключ, висевший на шее. Это была многофункциональная штучка. Амулет от мелких языческих божков, слабых, но доставучих. Медальон с прядью волос матери, дававший силу выйти живой и даже сухой из любой жидкости, будь то вода, ртуть, царская водка или даже содержимое уборной. И, наконец, Ключ от Двери. И от секретера.
И уж если кто-то подкинул записку в пространство, запертое на этот Ключ, опасность, действительно, была нешуточной.
Ламья покрылась мурашками.
И это она еще не перешла к содержимому записки.
Глубоко вздохнув и прочитав про себя мантру замедления сердечной деятельности - а то ведь выскочит нафиг от страха - Ламья второй раз развернула мятый пергамент.
Лишенный глухоты и слепоты,
я шепотом выращивал мосты -
меж двух отчизн, которым я не нужен.
Поэзия - ордынский мой ярлык,
мой колокол, мой вырванный язык;
на чьей земле я буду обнаружен?
В какое поколение меня
швырнет литературная возня?
Да будет разум светел и спокоен.
Я изучаю смысл родимых сфер:
пусть зрение мое - в один Гомер,
пускай мой слух - всего в один Бетховен.
2
Слюною ласточки и чирканьем стрижа
над головой содержится душа
и следует за мною неотступно.
И сон тягуч, колхиден. И на зло
Мне простыня - галерное весло:
тяну к себе, осваиваю тупо.
С чужих хлебов и Родина - преступна;
над нею пешеходные мосты
врастают в землю с птичьей высоты!
Душа моя, тебе не хватит духа:
темным-темно, и музыка - взашей,
но в этом положении вещей
есть ностальгия зрения и слуха!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
