время – это единственная ценность, которой мы не дорожим.
На пернатых нотах линий провода играют песню.
Что поётся в этой песне, кто слагает крохи смысла
В бесконечное листанье лет и зим в картине вечной?
Кто придумал эти ноты, дирижирует умело
Разномастными певцами? Где творец произведенья?..
Время каплями стекает, преломляясь льдом в полёте,
Бытия взрастает Сила жизнью в нас, живых и мёртвых.
Расскажи мне, Калевала, что такое это Время?
- Это ток недвижный, это луч нигде и без начала,
Жизнь без роста, волны Света, но без импульса движенья,
Без ветрил огромный парус, ночь без края, окончанья,
Это ласка дня и тихий звон струны среди безбрежья,
Гимн свободы, это нечто, что везде во всём и сразу.
Погляди на дождь – путями временными капли ходят.
Время – как пятно слепое в сферах глаз самой Вселенной:
Слишком плотны нервы, нечем воспринять изображенье.
Бог и Свет всего живого, и проявленного тоже,
Создающее пространство и материю из дырок,
Пустота, что сознаётся в плотном теле еле-еле,
Время – истина начала, фруктов сок в пустыне гнева.
Над несущим правду людям годы власти не имеют.
Будь цветком в ладонях Бога, миллионолепестковым,
От росы стань белой-белой, прорастай душой с любовью.
И заборы, и преграды ты отринь – их нет в помине,
Ты свобода слов и мысли, будь и точной, и разящей,
Рви с себя старьё и струпья, освети живущих Светом,
Будь, как в первый день, как птица легкокрылая в полёте.
Время – это всё и сразу, одновременное нечто,
Кварт движения, основа, образующая Бога.
Осознать его непросто, проще быть в потоке знаний,
Из последствия в причину вытекать, подобно каплям
Из отверстия клепсидры, образуя сеть фракталов
В бесконечных ритмах песни от творящего начала.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
