– Чем больше песочных дней пропадает на дне склянки, тем понятней становится осень: по всему роднее и ближе... тишина безголосо-тонкая, опустившись даже на крыши, оставила людям людское – внутривенное: дом и стоянку. Ветер вьется. Как вседвиженье. Раздевает, срывает, уносит вещества. «И куда ты?» – не спросит...
– Никто, потому что ветер… И вольный, и вечно веет...
– А вода уже ожидает. По-детски, без ухищрений смешивает свет с грязью: мол, не привязывайся – оставайся гостем в доме «своем». И ты, стаптывая в который раз каблуки, твердя себе: «улыбайся», вдыхаешь шумно, как кит, что-то называвшееся воздухом и заполняющее, все, что считается полым или способным вмещать, но высшему соответствию уступающее, высшей способности прятать и прятаться только в себе – пустоте...
– Да… Ведь любимые были темы: я – пространство и время – они – это ад – мы – всегда ни те...
– Так о чем я? Ах да, об обуви. О том, что, стоптав каблуки – извини, это будут последние (т.к. полюбишь тапочки, кто б подумал, и дом!), как «не отними руки» ты посмотришь на седь свою – посеребряную, с позолотою... и наконец-то признаешься: «Вот он – я… без прикрас, весь, увы, как есть. Слава Богу, что вот она – старость; что вечер погас; что усталость – привычка, что ревматизм – не болезнь, а жизнь; что осень как надежда на новый год». Но все это просто длинный пролог к признанью: «Мне плохо от «некуда деться», раскаянье лижет уставшее мое сердце... и если честно, не лижет, а рвет…» – тут долгая пауза, – «... Он – как никто – близ… при двéрех... И, знаешь?... Он все еще ждет...»
– Меня? Я б такого не ждал...
– А Он еще ждет...
В начале декабря, когда природе снится
Осенний ледоход, кунсткамера зимы,
Мне в голову пришло немного полечиться
В больнице # 3, что около тюрьмы.
Больные всех сортов - нас было девяносто, -
Канканом вещих снов изрядно смущены,
Бродили парами в пижамах не по росту
Овальным двориком Матросской Тишины.
И день-деньской этаж толкался, точно рынок.
Подъем, прогулка, сон, мытье полов, отбой.
Я помню тихий холл, аквариум без рыбок -
Сор памяти моей не вымести метлой.
Больничный ветеран учил меня, невежду,
Железкой отворять запоры изнутри.
С тех пор я уходил в бега, добыв одежду,
Но возвращался спать в больницу # 3.
Вот повод для стихов с туманной подоплекой.
О жизни взаперти, шлифующей ключи
От собственной тюрьмы. О жизни, одинокой
Вне собственной тюрьмы... Учитель, не учи.
Бог с этой мудростью, мой призрачный читатель!
Скорбь тайную мою вовеки не сведу
За здорово живешь под общий знаменатель
Игривый общих мест. Я прыгал на ходу
В трамвай. Шел мокрый снег. Сограждане качали
Трамвайные права. Вверху на все лады
Невидимый тапер на дедовском рояле
Озвучивал кино надежды и нужды.
Так что же: звукоряд, который еле слышу,
Традиционный бред поэтов и калек
Или аттракцион - бегут ручные мыши
В игрушечный вагон - и валит серый снег?
Печальный был декабрь. Куда я ни стучался
С предчувствием моим, мне верили с трудом.
Да будет ли конец - роптала кровь. Кончался
Мой бедный карнавал. Пора и в желтый дом.
Когда я засыпал, больничная палата
Впускала снегопад, оцепенелый лес,
Вокзал в провинции, окружность циферблата -
Смеркается. Мне ждать, а времени в обрез.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.