– Чем больше песочных дней пропадает на дне склянки, тем понятней становится осень: по всему роднее и ближе... тишина безголосо-тонкая, опустившись даже на крыши, оставила людям людское – внутривенное: дом и стоянку. Ветер вьется. Как вседвиженье. Раздевает, срывает, уносит вещества. «И куда ты?» – не спросит...
– Никто, потому что ветер… И вольный, и вечно веет...
– А вода уже ожидает. По-детски, без ухищрений смешивает свет с грязью: мол, не привязывайся – оставайся гостем в доме «своем». И ты, стаптывая в который раз каблуки, твердя себе: «улыбайся», вдыхаешь шумно, как кит, что-то называвшееся воздухом и заполняющее, все, что считается полым или способным вмещать, но высшему соответствию уступающее, высшей способности прятать и прятаться только в себе – пустоте...
– Да… Ведь любимые были темы: я – пространство и время – они – это ад – мы – всегда ни те...
– Так о чем я? Ах да, об обуви. О том, что, стоптав каблуки – извини, это будут последние (т.к. полюбишь тапочки, кто б подумал, и дом!), как «не отними руки» ты посмотришь на седь свою – посеребряную, с позолотою... и наконец-то признаешься: «Вот он – я… без прикрас, весь, увы, как есть. Слава Богу, что вот она – старость; что вечер погас; что усталость – привычка, что ревматизм – не болезнь, а жизнь; что осень как надежда на новый год». Но все это просто длинный пролог к признанью: «Мне плохо от «некуда деться», раскаянье лижет уставшее мое сердце... и если честно, не лижет, а рвет…» – тут долгая пауза, – «... Он – как никто – близ… при двéрех... И, знаешь?... Он все еще ждет...»
– Меня? Я б такого не ждал...
– А Он еще ждет...
...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор - и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я - но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор еще бродил
Я в этих рощах.
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет - уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.
Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим - и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны...
Меж нив златых и пажитей зеленых
Оно синея стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывет рыбак и тянет за собой
Убогой невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни - там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре...
На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят - одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко,- здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я, и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их, знакомый уху шорох -
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
