Три точки - три ноты минорного лада. Три осени. Так и неспетые «до» синкопой до лета, до встречи, до Ада, до сердцебиенья ночного «алло»... Три точки - три пули. Не плачу от боли. Лишь руки немеют, да губы дрожат. Прости. Это осень... Элегий бемоли, как мертвые листья, прощаясь, кружат.
Прости... Так нелепо, бессмысленно, глупо от осени ждать, хоть крупицу тепла.
«Ну, здравствуй...» Срывается голос... Как скупо по белому черным три точки... Зола от писем, стихов, от признаний, от крыльев в пунцовом флаконе под левым ребром. Вполголоса - нежность, в полсердца бессилье. И тридцать за «Рай без тебя»... серебром... За райские кущи пустынного цвета, за вечную осень, за сиречь следов. За дозу разлуки, письмо без ответа, за безсолнцелучие меж городов.
А помнишь..? «До» лета - мажорно, игриво. Тот вечер субботний и наш листопад... Цветные метели - июльское диво. И тех, первых писем, звенящий агат. Кораблик мечты, вдруг взметнувшийся в небо с кленовой ладошки виньеткой письма. И парусник белый, умчавшийся в небыль...
Ах, Боже мой, как я сходила с ума! И крылья растила, и верила в чудо, «люблю» рифмовала с желаемым «ты». Как сладок был мед с молоком
из сосуда! Как звуки прелюдии были чисты!
«До» встречи... «До завтра...» - и я воскресала! Казалось, вот-вот приоткроется дверь - и ты на пороге! И воздуха мало! И нет ни разлук, ни тоски, ни потерь! И нет ничего, кроме кроткого «здравствуй...» И соло тотчас превращалось в дуэт. И умысел звезд неподвластен коварству, и «до» нашей встречи - для песни сюжет. И мир.., целый мир умещался в ладони кленовым листом с недописанным «лю...» До завтра... И мчались ветра-почтальоны от сердца до сердца крылатым «люблю...» Летел мой конвертик мечтою, жар-птицей, иллюзией встречи у лета в плену. И вновь расцветала в глазницах корица, а чувственный блюз нарушал тишину. И музыкой алой струилось по венам желание петь, листопады кроя. Разлитая нежность, жар-птицы по стенам, улыбка, гитара и песня твоя...
Казалось, что ты - это вечное лето! А был так непрочен придуманный Рай! Мне просто в весну не хватило билета, мне просто приснился заплаканный май.
«До» сердцебиенья... Ты помнишь..? Кукушка всю ночь хохотала, считая года. А я замирала.., и слезы в подушку, и рваною раной ее «никогда...»
Ее... «никогда ничего не случится...» Уж пролито масло и близился бал. Пророчила слезы та вещая птица, конец и начало всех прошлых начал.
Три точки - три вето: ты, осень, разлука... Как больно! Все в прошлом: июль, листопад... И плачет душа без единого звука! И выбыл.., точнее, забыт адресат. Три точки - три капли росой на ресницах. От сердца до сердца не видно следов. Прости.., но истлела в блокноте страница. Прости, не дают пустоцветы плодов.
Три точки - «до» Ада... До боли, до муки истерзана память, изранена стать. О, Боже! Сожги мое имя, но руки.., но руки оставь, чтобы письма писать на листьях кленовых, на зернах кофейных, заснеженных окнах: «любила.., люблю...» Уйду в никуда, но на полках музейных лежать этим письмам под стать хрусталю.
Растрачено время. Исчерпана вечность. Тебя отпускаю. Не плачу вослед. Надену на сердце, как маску, беспечность. Куплю в листопад до июля билет. Из листьев кленовых, из тех многоточий сплету ожерелье - мой горький венок. Прости... Ты любил вересковые очи. Корица завяла. Без времени. В срок наступит июль, но не быть листопаду! Раскрасится клен, разноцветьем маня. А я... Не тревожь мое сердце. Не надо. Прости, в твоих веснах не будет меня.
И пусть сентябри нас казнят ошалело.
И годы, как листья, срываясь, кружат.
С тобою незримо та женщина.., в белом...
Июль, листья писем и наш... листопад...
Говори. Что ты хочешь сказать? Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржа по закатному следу,
Как две трети июня, до двадцать второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте площадей,
Как со всех четырех сторон света гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод - так это тебя обманули.
II
Слышишь: гнилью арбузной пахнул овощной магазин,
За углом в подворотне грохочет порожняя тара,
Ветерок из предместий донес перекличку дрезин,
И архивной листвою покрылся асфальт тротуара.
Урони кубик Рубика наземь, не стоит труда,
Все расчеты насмарку, поешь на дожде винограда,
Сидя в тихом дворе, и воочью увидишь тогда,
Что приходит на память в горах и расщелинах ада.
III
И иди, куда шел. Но, как в бытность твою по ночам,
И особенно в дождь, будет голою веткой упрямо,
Осязая оконные стекла, программный анчар
Трогать раму, что мыла в согласии с азбукой мама.
И хоть уровень школьных познаний моих невысок,
Вижу как наяву: сверху вниз сквозь отверстие в колбе
С приснопамятным шелестом сыпался мелкий песок.
Немудрящий прибор, но какое раздолье для скорби!
IV
Об пол злостью, как тростью, ударь, шельмовства не тая,
Испитой шарлатан с неизменною шаткой треногой,
Чтоб прозрачная призрачная распустилась струя
И озоном запахло под жэковской кровлей убогой.
Локтевым электричеством мебель ужалит - и вновь
Говори, как под пыткой, вне школы и без манифеста,
Раз тебе, недобитку, внушают такую любовь
Это гиблое время и Богом забытое место.
V
В это время вдовец Айзенштадт, сорока семи лет,
Колобродит по кухне и негде достать пипольфена.
Есть ли смысл веселиться, приятель, я думаю, нет,
Даже если он в траурных черных трусах до колена.
В этом месте, веселье которого есть питие,
За порожнею тарой видавшие виды ребята
За Серегу Есенина или Андрюху Шенье
По традиции пропили очередную зарплату.
VI
После смерти я выйду за город, который люблю,
И, подняв к небу морду, рога запрокинув на плечи,
Одержимый печалью, в осенний простор протрублю
То, на что не хватило мне слов человеческой речи.
Как баржа уплывала за поздним закатным лучом,
Как скворчало железное время на левом запястье,
Как заветную дверь отпирали английским ключом...
Говори. Ничего не поделаешь с этой напастью.
1987
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
