Три точки - три ноты минорного лада. Три осени. Так и неспетые «до» синкопой до лета, до встречи, до Ада, до сердцебиенья ночного «алло»... Три точки - три пули. Не плачу от боли. Лишь руки немеют, да губы дрожат. Прости. Это осень... Элегий бемоли, как мертвые листья, прощаясь, кружат.
Прости... Так нелепо, бессмысленно, глупо от осени ждать, хоть крупицу тепла.
«Ну, здравствуй...» Срывается голос... Как скупо по белому черным три точки... Зола от писем, стихов, от признаний, от крыльев в пунцовом флаконе под левым ребром. Вполголоса - нежность, в полсердца бессилье. И тридцать за «Рай без тебя»... серебром... За райские кущи пустынного цвета, за вечную осень, за сиречь следов. За дозу разлуки, письмо без ответа, за безсолнцелучие меж городов.
А помнишь..? «До» лета - мажорно, игриво. Тот вечер субботний и наш листопад... Цветные метели - июльское диво. И тех, первых писем, звенящий агат. Кораблик мечты, вдруг взметнувшийся в небо с кленовой ладошки виньеткой письма. И парусник белый, умчавшийся в небыль...
Ах, Боже мой, как я сходила с ума! И крылья растила, и верила в чудо, «люблю» рифмовала с желаемым «ты». Как сладок был мед с молоком
из сосуда! Как звуки прелюдии были чисты!
«До» встречи... «До завтра...» - и я воскресала! Казалось, вот-вот приоткроется дверь - и ты на пороге! И воздуха мало! И нет ни разлук, ни тоски, ни потерь! И нет ничего, кроме кроткого «здравствуй...» И соло тотчас превращалось в дуэт. И умысел звезд неподвластен коварству, и «до» нашей встречи - для песни сюжет. И мир.., целый мир умещался в ладони кленовым листом с недописанным «лю...» До завтра... И мчались ветра-почтальоны от сердца до сердца крылатым «люблю...» Летел мой конвертик мечтою, жар-птицей, иллюзией встречи у лета в плену. И вновь расцветала в глазницах корица, а чувственный блюз нарушал тишину. И музыкой алой струилось по венам желание петь, листопады кроя. Разлитая нежность, жар-птицы по стенам, улыбка, гитара и песня твоя...
Казалось, что ты - это вечное лето! А был так непрочен придуманный Рай! Мне просто в весну не хватило билета, мне просто приснился заплаканный май.
«До» сердцебиенья... Ты помнишь..? Кукушка всю ночь хохотала, считая года. А я замирала.., и слезы в подушку, и рваною раной ее «никогда...»
Ее... «никогда ничего не случится...» Уж пролито масло и близился бал. Пророчила слезы та вещая птица, конец и начало всех прошлых начал.
Три точки - три вето: ты, осень, разлука... Как больно! Все в прошлом: июль, листопад... И плачет душа без единого звука! И выбыл.., точнее, забыт адресат. Три точки - три капли росой на ресницах. От сердца до сердца не видно следов. Прости.., но истлела в блокноте страница. Прости, не дают пустоцветы плодов.
Три точки - «до» Ада... До боли, до муки истерзана память, изранена стать. О, Боже! Сожги мое имя, но руки.., но руки оставь, чтобы письма писать на листьях кленовых, на зернах кофейных, заснеженных окнах: «любила.., люблю...» Уйду в никуда, но на полках музейных лежать этим письмам под стать хрусталю.
Растрачено время. Исчерпана вечность. Тебя отпускаю. Не плачу вослед. Надену на сердце, как маску, беспечность. Куплю в листопад до июля билет. Из листьев кленовых, из тех многоточий сплету ожерелье - мой горький венок. Прости... Ты любил вересковые очи. Корица завяла. Без времени. В срок наступит июль, но не быть листопаду! Раскрасится клен, разноцветьем маня. А я... Не тревожь мое сердце. Не надо. Прости, в твоих веснах не будет меня.
И пусть сентябри нас казнят ошалело.
И годы, как листья, срываясь, кружат.
С тобою незримо та женщина.., в белом...
Июль, листья писем и наш... листопад...
Осенний вечер в скромном городке,
гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).
Уставшее от собственных причуд
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодком в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что смог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.
Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.
Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствие атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный "бьюик" фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.
Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу,
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.
1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
