Покидая комнату, в которой за все неувязки вчера
аплодировала тишина ладошами, увлажнёнными пылью,
иди к Золотым Воротам. Или Михайловскому. Чёртова кочерга
Майдана останется за скобками. Каштаны давно спилили,
теперь пиликают стройками. Серый смычок дождя
извлекает из про-бе-гающих взвизгивание, от которого северный полюс
непременно добежал бы до южного (южный, кстати говоря, ждал,
у него самого – абсолютный слух и весьма относительный голос).
Небесный скрипач расставляет ноты.
У нот - две руки, две ноги,
макитра, как у деревянных народных ударных,
нутро, чернее, чем… В общем,
осенний романс по-киевски насыщен чёрными, будто гимн
рабству, скорби, дискриминации – и в то же время пустозвонен, как забытый на огороде овощ.
Ноты об этом не знают. У каждой – своя высота, свой тип,
привычная линия метро, удобная выделенка для незвуковой связи,
свои неудачи, симптомы одиночества, которое растёт, как гриб,
под осенним дождём, своё ускользнувшее счастье –
всё своё, только город общий, да нотный лист,
да общий Господь, расставляющий всех по правилам – это сольфеджио
смог бы выучить разве что эквилибрист, и даже не экверлибрист,
и тем более не писака, чужим Писанием искалеченный.
Покидая комнату, чтобы хлопающая тишина
не прихлопнула и тебя, помни: на небе обожают импровизации.
Нота свободна. Нота никому ничего не должна,
только ей может не хватить места на листе. Или её заставят держаться
так долго, что звучать – уже никаких сил.
Потому лучше сбежать,
пускать по Днепру кораблики,
болтаться в метро, убивать время,
чтобы не быть убитой.
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
