Пожар, Израиль в огне,
Не весь, а жаль!
И молится страна:
Чтоб он сгорел! Шакал!
И только пепел, пепел, смрад,
И тот кто рад, тот брат.
Чужой беде, не радуйся урод!
Она без стука в дом к тебе придёт.
Да! Хайфа в огненном кольце,
Да! Вижу радость на чужом лице!
Но не дождётесь! Не сгорим!
Всевышний с нами, но не с ним!
И помним мы, и будут помнить наши правнуки!
Горит свеча, в дни светлой Хануки!
кончайте этот балаган на моей странице.А Вы Марко, антисемит или нет, бог Вам судья. Хотя я человек не религиозный и Ханукальные свечи не зажигают, тем более в чулане. Спокойной ночи
Океюшки, диспут переноситца на страничку мелкого провокатора Амиго.
Aka Борис Ратнер.
Трансвааль в огне! (поёт)
Нет, Родину надо любить. Это правильно и патетика здесь уместна.
kinokefal!Вы ли это ! Вы меня пугаете...
kinokefal! На Ваше письмо, мне по мылу: У евреев столько бед, одним больше , одним меньше значения не имеет. Роман.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Я помню, я стоял перед окном
тяжелого шестого отделенья
и видел парк — не парк, а так, в одном
порядке как бы правильном деревья.
Я видел жизнь на много лет вперед:
как мечется она, себя не зная,
как чаевые, кланяясь, берет.
Как в ящике музыка заказная
сверкает всеми кнопками, игла
у черного шиповика-винила,
поглаживая, стебель напрягла
и выпила; как в ящик обронила
иглою обескровленный бутон
нехитрая механика, защелкав,
как на осколки разлетелся он,
когда-то сотворенный из осколков.
Вот эроса и голоса цена.
Я знал ее, но думал, это фата-
моргана, странный сон, галлюцина-
ция, я думал — виновата
больница, парк не парк в окне моем,
разросшаяся дырочка укола,
таблицы Менделеева прием
трехразовый, намека никакого
на жизнь мою на много лет вперед
я не нашел. И вот она, голуба,
поет и улыбается беззубо
и чаевые, кланяясь, берет.
2
Я вымучил естественное слово,
я научился к тридцати годам
дыханью помещения жилого,
которое потомку передам:
вдохни мой хлеб, «житан» от слова «жито»
с каннабисом от слова «небеса»,
и плоть мою вдохни, в нее зашито
виденье гробовое: с колеса
срывается, по крови ширясь, обод,
из легких вытесняя кислород,
с экрана исчезает фоторобот —
отцовский лоб и материнский рот —
лицо мое. Смеркается. Потомок,
я говорю поплывшим влево ртом:
как мы вдыхали перья незнакомок,
вдохни в своем немыслимом потом
любви моей с пупырышками кожу
и каплями на донышках ключиц,
я образа ее не обезбожу,
я ниц паду, целуя самый ниц.
И я забуду о тебе, потомок.
Солирующий в кадре голос мой,
он только хора древнего обломок
для будущего и охвачен тьмой...
А как же листья? Общим планом — листья,
на улицах ломается комедь,
за ней по кругу с шапкой ходит тристья
и принимает золото за медь.
И если крупным планом взять глазастый
светильник — в крупный план войдет рука,
но тронуть выключателя не даст ей
сокрытое от оптики пока.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.