Снег всегда
идёт в первый раз.
И ты никогда не знаешь,
чем он закончится
и когда начнёт падать
новый.
Но всё равно
строишь планы на завтра,
будто оно
уже у тебя в кармане
и ты хоть сейчас можешь вынуть его
и раздать по частям
детям, жене,
назойливым клиентам,
попавшим в переплёт
по собственной глупости,
друзьям (эта часть
всегда почему-то слишком мала)…
Ты легко распоряжаешься тем,
чего у тебя ещё нет.
То ли дело –
сейчас.
Попробуй-ка втащить
в постоянно движущееся
игольное ушко
всё,
что от тебя ждут.
И не забудь эти свёртки
вчерашних воспоминаний
и стареющего имущества.
Кидай их прямо сюда.
В дыру.
Целься точнее!
Второго дубля
не будет.
Да ещё этот
телефонный звонок
с неизвестного номера…
Может ответить,
что тебе не до них,
чтобы отстали
и больше не беспокоили?
Вежливо.
Хотя…
Откуда с той стороны
знать,
что ты сейчас,
отвлекшись на миг
от суетной круговерти,
смотришь,
как снег
медленно засыпает
труп дворняги
у обочины…
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна... и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
(Перевод Юрия Вронского)
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полет с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоет, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
(Перевод Михаила Рахунова)
Оригинал:
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.