Ты забудешь всё – бессмысленность вскриков, и благородность и блядородность в её крови, невесомую чушь, что ты зря ей наговорил, адресок www-пробел - точно так же, как формулу «девочка-абсолют», как порядок десертов приевшихся – сотен блюд! – разве только какое-то смутное дежавю… но и то, побрившись, ты смоешь его, как гель.
Упадёт с плеча прирученный паучок, обглодает времянка-моль спусковой крючок её глаз – плачущих сахаром спелых слив, - всё забудешь, дёрнув сливной бачок. Облегчился. Смыл.
И по кругу – их, брелочки, - на поясок, чтобы так, хозяйски, им прижимать висок, рисовать им слёзы потом, ну а потом расстегнуть ремень – и посыплются, как лото слишком детские фишки – в мусорное ведро.
Так рука забывает школьный нажим пера, так бедро забывает мякоть, что у бедра, всё, что в миг прочиталось, ёрзалось что до дыр, забываешь, сходив в сортир, облегчив пузырь.
Ведь пока в раздражении, в спешке застёжки рвал, они сыпались в грязь – и ты их не поднимал.
Если память-сука ластится, лижет кисть, если девочки ходят строем на кис-кис-кис, то скажи им – ты слишком сволочь и эгоист, чтобы звать на бис. Что ты ходишь стрелять по мишеням в дешёвый тир, в твоей рюмочной – главный дружбан прохиндей-кассир, от него ты беспамятен, гол да и просто сир, что не надобно тут мельтешить и сливаться в визг – всё равно ты утянешь вниз.
Ведь отмотано было – ровно на раз сходить, ведь Иисус предписал прощать без дурных обид, и потом – если девочка – шашечка-динамит, то на кой она? Лучше рядом – кремень или промокший трут, лучше в будни пить горло дерущий наждачный брют, а то что же – за год вымучат-обдерут грудь твою девчоночки-ордена…
Так что память-суку – в брюхо поддать пинком, хорошо хоть письма – падающий курсив – ты его смотаешь в влажный бумаги ком и нажмёшь на слив.
…только тот, кто слева заливисто хохотал, уже сплёл из ворота твой контражур-финал:
мол, ходил-питался-любился, но, надкусив, подавился солёным сахаром тёмных слив…
Не должен быть очень несчастным
и, главное, скрытным...
А. Ахматова
Я ждал автобус в городе Иркутске,
пил воду, замурованную в кране,
глотал позеленевшие закуски
в ночи в аэродромном ресторане.
Я пробуждался от авиагрома
и танцевал под гул радиовальса,
потом катил я по аэродрому
и от земли печально отрывался.
И вот летел над облаком атласным,
себя, как прежде, чувствуя бездомным,
твердил, вися над бездною прекрасной:
все дело в одиночестве бездонном.
Не следует настаивать на жизни
страдальческой из горького упрямства.
Чужбина так же сродственна отчизне,
как тупику соседствует пространство.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
