Ты забудешь всё – бессмысленность вскриков, и благородность и блядородность в её крови, невесомую чушь, что ты зря ей наговорил, адресок www-пробел - точно так же, как формулу «девочка-абсолют», как порядок десертов приевшихся – сотен блюд! – разве только какое-то смутное дежавю… но и то, побрившись, ты смоешь его, как гель.
Упадёт с плеча прирученный паучок, обглодает времянка-моль спусковой крючок её глаз – плачущих сахаром спелых слив, - всё забудешь, дёрнув сливной бачок. Облегчился. Смыл.
И по кругу – их, брелочки, - на поясок, чтобы так, хозяйски, им прижимать висок, рисовать им слёзы потом, ну а потом расстегнуть ремень – и посыплются, как лото слишком детские фишки – в мусорное ведро.
Так рука забывает школьный нажим пера, так бедро забывает мякоть, что у бедра, всё, что в миг прочиталось, ёрзалось что до дыр, забываешь, сходив в сортир, облегчив пузырь.
Ведь пока в раздражении, в спешке застёжки рвал, они сыпались в грязь – и ты их не поднимал.
Если память-сука ластится, лижет кисть, если девочки ходят строем на кис-кис-кис, то скажи им – ты слишком сволочь и эгоист, чтобы звать на бис. Что ты ходишь стрелять по мишеням в дешёвый тир, в твоей рюмочной – главный дружбан прохиндей-кассир, от него ты беспамятен, гол да и просто сир, что не надобно тут мельтешить и сливаться в визг – всё равно ты утянешь вниз.
Ведь отмотано было – ровно на раз сходить, ведь Иисус предписал прощать без дурных обид, и потом – если девочка – шашечка-динамит, то на кой она? Лучше рядом – кремень или промокший трут, лучше в будни пить горло дерущий наждачный брют, а то что же – за год вымучат-обдерут грудь твою девчоночки-ордена…
Так что память-суку – в брюхо поддать пинком, хорошо хоть письма – падающий курсив – ты его смотаешь в влажный бумаги ком и нажмёшь на слив.
…только тот, кто слева заливисто хохотал, уже сплёл из ворота твой контражур-финал:
мол, ходил-питался-любился, но, надкусив, подавился солёным сахаром тёмных слив…
До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
в возбужденье. Что, впрочем, естественно. Ибо связки
не чета голой мышце, волосу, багажу
под холодными буркалами, и не бздюме утряски
вещи с возрастом. Взятый вне мяса, звук
не изнашивается в результате тренья
о разряженный воздух, но, близорук, из двух
зол выбирает большее: повторенье
некогда сказанного. Трезвая голова
сильно с этого кружится по вечерам подолгу,
точно пластинка, стачивая слова,
и пальцы мешают друг другу извлечь иголку
из заросшей извилины - как отдавая честь
наважденью в форме нехватки текста
при избытке мелодии. Знаешь, на свете есть
вещи, предметы, между собой столь тесно
связанные, что, норовя прослыть
подлинно матерью и т. д. и т. п., природа
могла бы сделать еще один шаг и слить
их воедино: тум-тум фокстрота
с крепдешиновой юбкой; муху и сахар; нас
в крайнем случае. То есть повысить в ранге
достиженья Мичурина. У щуки уже сейчас
чешуя цвета консервной банки,
цвета вилки в руке. Но природа, увы, скорей
разделяет, чем смешивает. И уменьшает чаще,
чем увеличивает; вспомни размер зверей
в плейстоценовой чаще. Мы - только части
крупного целого, из коего вьется нить
к нам, как шнур телефона, от динозавра
оставляя простой позвоночник. Но позвонить
по нему больше некуда, кроме как в послезавтра,
где откликнется лишь инвалид - зане
потерявший конечность, подругу, душу
есть продукт эволюции. И набрать этот номер мне
как выползти из воды на сушу.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
