Ты забудешь всё – бессмысленность вскриков, и благородность и блядородность в её крови, невесомую чушь, что ты зря ей наговорил, адресок www-пробел - точно так же, как формулу «девочка-абсолют», как порядок десертов приевшихся – сотен блюд! – разве только какое-то смутное дежавю… но и то, побрившись, ты смоешь его, как гель.
Упадёт с плеча прирученный паучок, обглодает времянка-моль спусковой крючок её глаз – плачущих сахаром спелых слив, - всё забудешь, дёрнув сливной бачок. Облегчился. Смыл.
И по кругу – их, брелочки, - на поясок, чтобы так, хозяйски, им прижимать висок, рисовать им слёзы потом, ну а потом расстегнуть ремень – и посыплются, как лото слишком детские фишки – в мусорное ведро.
Так рука забывает школьный нажим пера, так бедро забывает мякоть, что у бедра, всё, что в миг прочиталось, ёрзалось что до дыр, забываешь, сходив в сортир, облегчив пузырь.
Ведь пока в раздражении, в спешке застёжки рвал, они сыпались в грязь – и ты их не поднимал.
Если память-сука ластится, лижет кисть, если девочки ходят строем на кис-кис-кис, то скажи им – ты слишком сволочь и эгоист, чтобы звать на бис. Что ты ходишь стрелять по мишеням в дешёвый тир, в твоей рюмочной – главный дружбан прохиндей-кассир, от него ты беспамятен, гол да и просто сир, что не надобно тут мельтешить и сливаться в визг – всё равно ты утянешь вниз.
Ведь отмотано было – ровно на раз сходить, ведь Иисус предписал прощать без дурных обид, и потом – если девочка – шашечка-динамит, то на кой она? Лучше рядом – кремень или промокший трут, лучше в будни пить горло дерущий наждачный брют, а то что же – за год вымучат-обдерут грудь твою девчоночки-ордена…
Так что память-суку – в брюхо поддать пинком, хорошо хоть письма – падающий курсив – ты его смотаешь в влажный бумаги ком и нажмёшь на слив.
…только тот, кто слева заливисто хохотал, уже сплёл из ворота твой контражур-финал:
мол, ходил-питался-любился, но, надкусив, подавился солёным сахаром тёмных слив…
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен,
Арбузами пристань покрыта.
Не пить первача в дорассветную стыдь,
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть -
И мы паруса развернули...
В густой бородач ударяет бурун,
Чтоб брызгами вдрызг разлететься;
Я выберу звонкий, как бубен, кавун -
И ножиком вырежу сердце...
Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами...
Свежак задувает!
Наотмашь!
Пошел!
Дубок, шевели парусами!
Густыми барашками море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
И тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна.
Сквозь волны - навылет!
Сквозь дождь - наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь...
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.
Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок,
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина!
Козлами кудлатыми море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
Я песни последней еще не сложил,
А смертную чую прохладу...
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду,-
Мне жизни веселой теперь не сберечь -
И руль оторвало, и в кузове течь!..
Пустынное солнце над морем встает,
Чтоб воздуху таять и греться;
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем...
В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун -
И к берегу он подплывает...
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка,-
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
