Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значения которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог
В тесной гостиной рассудком роскошным
всласть напитать недостойную плоть.
Музыка осенью. Взгляд осторожно
на отраженьи чужом уколоть.
В тесной гостиной язычникам, всем им,
только б дорваться до клавиш и нот!
Гротом зеркальным и парком осенним,
створкою птичьей поймать небосвод!
Чёртом и ноликом, чирком, да ижицей,
клёкотом речки, что в груде едва
пишет и пятится, плачет и движется…
Всем им, язычникам, только б в словах
мир утопить, утянуть за собою,
только бы клёкот и чирк пролепить
точностью пальцев почти воровскою!
Осень – гуляем! Любить – так любить!
Дверь – нараспашку! В прихожей – народу!
Удержу – нету! Несёт – так несёт!
Муж ли, не муж ли, целует – и всё тут!
Просто, как осень. Целует – и всё.
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
