Таинство
первых прикосновений
притягивает больше,
чем ощущение полного
погружения.
Поэтому прежде,
чем бросить
щепотку улуна в чайник,
высыпаешь на ладонь
чаинки.
Узловатые,
шершавые на ощупь,
неправильной формы.
Нет среди них
двух одинаковых,
но их похожесть
нельзя не заметить.
Словно стихи,
которые пишешь по-разному
и вроде бы о разном,
но на деле
об одном и том же.
Меняется стиль и размер,
персонажи и декорации,
но вглядишься –
всё то же
щемящее одиночество,
а стихи –
только повод и способ
уйти от него.
Всё равно куда,
лишь бы вырваться изнутри
и, заглядывая
в лица всем встречным,
увидеть понимание.
Или хотя бы его
подобие.
Чаинки
ссыпаются с ладони
и гулко бьются о дно
фарфоровой пустоты.
Горячая вода.
Крышка.
Всё.
Теперь надо
немного подождать.
Еще скрежещет старый мир,
И мать еще о сыне плачет,
И обносившийся жуир
Еще последний смокинг прячет,
А уж над сетью невских вод,
Где тишь – ни шелеста, ни стука –
Всесветным заревом встает
Всепомрачающая скука.
Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,
Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта.
Сегодня то же, что вчера,
И Невский тот же, что Ямская,
И на коне, взамен Петра,
Сидит чудовище, зевая.
А если поступью ночной
Идет прохожий торопливо,
В ограде Спаса на Сенной
Увидит он осьмое диво:
Там, к самой паперти оттерт
Волной космического духа,
Простонародный русский черт
Скулит, почесывая ухо.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
