почернеют застиранных туч носовые платки,
и земли нагноенья залечит грядущий каток, а
пока что танцуют на листьях ещё голубки
и рисуют помётом разметку от киева к богу
эту карту растащат ветра, муниципалитет –
это проще, чем рисовый след за судьбою-беглянкой
обнаружить – поверив, что к богу дорог больше нет,
разреветься на плоской груди у земли-негритянки
завтра будет футбол на снегу, и сосульки-мячи,
враз сорвавшись, ударят в девятку, морозя затылок
зимний гол раскроит пустой череп, и не залечить
эту травму – спасибо ещё, что на «выжить» хватило…
кто-то смотрит наш фильм, кто-то пишет его – кнопка rec
заменяет рождественских звёздочек алые всхлипы
и, пытаясь исчезнуть из кадра, бежит человек,
и седая земля к его душке в ботиночках липнет
так сезонен сюжет, и, хотя не видать ни снега,
хоть большая медведица лапой качает штативы,
небо знает, как тело растопчет весна в сапогах,
небо знает, что будут в финале весны рецидивы
но, напрасно надеясь на климата новый костюм,
на язык, что не только до киева, но и до бога,
человек вычитает себя из бессмысленных сумм
серой осени, улиц нарывов, фантомной дороги
и, не веря ещё, что не автор и не режиссёр,
нажимает на rec – и снимает, как голуби в танце
доклюют его сердце, оставив помётный узор,
замыкающий «завтра» на паре квадратов пространства
эта съёмка глобальна, как вечная пытка, как бог,
прикорнувший на спинке у птицы над мёртвой аллеей
в центре киева небо роняет застывший творог,
как поп-корн изо рта, как бегущую ленточку строк,
где написано в каждой, что здесь уже не потеплеет
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь,
Но в глубине ничуть не изменяюсь.
Когда подумаешь, чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.
Я как щенок кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок.
В нем слышно польское: "дзенкую, пане",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.
Все думаешь, к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих, -
Перекипишь, а там, гляди, останется
Одна сумятица и безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!
То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу;
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех ларьков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях --
И не живу, и все-таки живу.
Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду,-
И в пять минут - лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.
А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-дзы.
Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытую соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовы перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.
Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь
За тысячу крикливых попугаев.
И до чего хочу я разыграться,
Разговориться, выговорить правду,
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду,
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков,
Сказать ему: нам по пути с тобой.
Май - 19 сентября 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
