То ж, что мы живем безумной, вполне безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравнение, не преувеличение, а самое простое утверждение того, что есть
Мы пишем для прошлых, для тех поколений,
что нами усвоены в плотном аду
заводов, проспектов, страниц и ступеней,
во сне, ненароком, в бегах, на ходу.
Мы пишем для тех, кто уже не читает
в исчезнувшем городе, в бывшей стране.
Бессвязною речью проходит густая,
как запах дворов, бесконечность. На дне
о чём сожалеть? В этом низком пространстве
конкретнее путь и запутанней тьма.
Вовек не иметь окончательной власти
над жизнью и смертью, над прытью ума,
который готов ядовитое семя
беспечно и весело выбросить в ночь,
чтоб выросло там окаянное племя
лобастых мутантов, которым не в мочь
ни зло, ни печаль, ни работа, ни горечь;
которым неймётся, но рук не поднять;
которым одно - ненавидеть и спорить,
и нового века мучительно ждать;
которым - толкаться, ругаться и злиться
над словом, над фразой, над тесной страницей,
забыв про конкретную ночь и беду...
Печальная жизнь. Безответные лица.
Дурацкое счастье в конкретном аду.
угу, с прошлого стиха про пустыри... все по своим местам стоят и с якоря снимаццо не собираюццо хоть под расстрелом.
постоянство - залог преемственности во времени и пространстве(наверное Шпенглер, какой-нить, вместо Мао)
О, музыка имён, умов младых отрада!
Под Шпенглера я так покойно сплю!
Там что-то про закат -- а я люблю закаты,
И лебедей на озере люблю!
Не говорите...
Спасибо, Наташа!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна... и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
(Перевод Юрия Вронского)
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полет с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоет, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
(Перевод Михаила Рахунова)
Оригинал:
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.