Мы пишем для прошлых, для тех поколений,
что нами усвоены в плотном аду
заводов, проспектов, страниц и ступеней,
во сне, ненароком, в бегах, на ходу.
Мы пишем для тех, кто уже не читает
в исчезнувшем городе, в бывшей стране.
Бессвязною речью проходит густая,
как запах дворов, бесконечность. На дне
о чём сожалеть? В этом низком пространстве
конкретнее путь и запутанней тьма.
Вовек не иметь окончательной власти
над жизнью и смертью, над прытью ума,
который готов ядовитое семя
беспечно и весело выбросить в ночь,
чтоб выросло там окаянное племя
лобастых мутантов, которым не в мочь
ни зло, ни печаль, ни работа, ни горечь;
которым неймётся, но рук не поднять;
которым одно - ненавидеть и спорить,
и нового века мучительно ждать;
которым - толкаться, ругаться и злиться
над словом, над фразой, над тесной страницей,
забыв про конкретную ночь и беду...
Печальная жизнь. Безответные лица.
Дурацкое счастье в конкретном аду.
угу, с прошлого стиха про пустыри... все по своим местам стоят и с якоря снимаццо не собираюццо хоть под расстрелом.
постоянство - залог преемственности во времени и пространстве(наверное Шпенглер, какой-нить, вместо Мао)
О, музыка имён, умов младых отрада!
Под Шпенглера я так покойно сплю!
Там что-то про закат -- а я люблю закаты,
И лебедей на озере люблю!
Не говорите...
Спасибо, Наташа!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Т. Зимина, прелестное дитя.
Мать – инженер, а батюшка – учетчик.
Я, впрочем, их не видел никогда.
Была невпечатлительна. Хотя
на ней женился пограничный летчик.
Но это было после. А беда
с ней раньше приключилась. У нее
был родственник. Какой-то из райкома.
С машиною. А предки жили врозь.
У них там было, видимо, свое.
Машина – это было незнакомо.
Ну, с этого там все и началось.
Она переживала. Но потом
дела пошли как будто на поправку.
Вдали маячил сумрачный грузин.
Но вдруг он угодил в казенный дом.
Она же – отдала себя прилавку
в большой галантерейный магазин.
Белье, одеколоны, полотно
– ей нравилась вся эта атмосфера,
секреты и поклонники подруг.
Прохожие таращатся в окно.
Вдали – Дом Офицеров. Офицеры,
как птицы, с массой пуговиц, вокруг.
Тот летчик, возвратившись из небес,
приветствовал ее за миловидность.
Он сделал из шампанского салют.
Замужество. Однако в ВВС
ужасно уважается невинность,
возводится в какой-то абсолют.
И этот род схоластики виной
тому, что она чуть не утопилась.
Нашла уж мост, но грянула зима.
Канал покрылся коркой ледяной.
И вновь она к прилавку торопилась.
Ресницы опушила бахрома.
На пепельные волосы струит
сияние неоновая люстра.
Весна – и у распахнутых дверей
поток из покупателей бурлит.
Она стоит и в сумрачное русло
глядит из-за белья, как Лорелей.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.