просто некоторые мысли никак не складываются в слова
1
Я пью чай и играю с душой в напёрстки;
Обожгла язык – не подумала, что горячо…
Видела утром его машину на перекрёстке.
Отпустило. Значит, всё хорошо.
Сентябрь 2010
2
Полосы — обои, линии в руке.
Мне бы до тебя достать в этом сентябре
Мне бы расцарапать небо — как Манту
Мне бы вывести тебя на чистоту.
Сентябрь 2010
4
Она читает ему что-то с листочка, ему скучно и нужно поставить точку. Он ещё молод и хорошо заточен, и в нём лишь парочка червоточин. Я-то их знаю все наизусть.
Она заплачет, без истерик. Обычно. Он разозлится и чиркнет спичкой, его достали все эти её привычки, она стала куклой, неживой, тряпичной, заняв моё место на полке. И пусть.
Она хотела бы иметь больше гордости, цинизма, практичности, дальнозоркости, вот только ноги не чувствуют твёрдости, её выкидывает за борт на такой скорости. Держись сетричка, крепись.
Он поднимет ворот, уходит. И её не спасёт ни другая работа, ни чартерный самолёт. В Питере осень ещё, а у неё внутри лёд. Да и время никуда не торопится, не идёт. Опадает бардовый лист.
Октябрь 2010
5
Холодно. Не спасают даже колготки.
По традиции, осень пришла без звонка.
Я кричу, но слова бунтуются в глотке
Мне укором: «Говорила ж, сама, да сама…»
И зонтик натянут, как тарелка-антенна
Мокрые джинсы, кеды (сломаны каблуки),
На балконе кто-то курит легко и блаженно
Кидая мне в спину: «Встала не с той ноги?»
Ноябрь 2010
6
Странно… Рубашка новая, а пахнет твоими сигарами
И парфюмом, который учую даже при насморке, как ищейка
Мне бы выцарапать его вечеринками, лицами, пере-гарами
Пере-зарядка. Can not be charged. Потекла батарейка.
Ноябрь 2010
7
Ты радостно мне кинешь свой «привет»,
Как будто бы зима нас примирила.
И ты не изменился, что ты нет.
Ты знаешь, тебя просто исказило…
Февраль 2010
8
Он появляется невзначай.
Приходит так небрежно и ленно
Что кажется, ему на всё начхать —
Погоду, пробки, углы Вселенной.
Он говорит всегда с тоской
Такой родной и такой нездешней;
Он пишет письма одной строкой,
Меж слов, вплетая, цветы черешни,
Да так, что простыня насквозь,
А косточки по всей квартире…
Он улыбнётся и чуть вскользь
Пройдёт мне по губам секирой.
Декабрь 2010
9
Рука небрежно в стакан льёт виски
Вновь ртуть замёрзла. Кровь в монохроме.
— «Какой ты нах*й родной и близкий,
Когда калечишь на каждом слове…» (с.)
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
