…Привет, мой критик! Как проводишь дни? Небось, покрылся мхом в своей квартире, читая сочинения мои? А я б не стал. Не лучше ли в сортире лечить стихами застарелый флюс, прикладывая строчки к геморрою? Есть в этом «снадобье» огромный плюс: до смерти хватит. Если нет, нарою и кубометр стихов, и два, и три – писать нетленки вовсе не проблема. А ты, мой друг, хоть пальцы все сотри, меня стереть не сможешь. Я – богема!
…Ты злишься и готов меня убить? Меня винишь в своей несчастной доле? Ты думаешь, за этот жалкий быт, за то, что ты серьёзно болен, на мне лежит вина? Да брось, старик! Ты сам – отец и мать своих несчастий. Кто виноват, что заимел ты бзик – ругать мои стихи и рвать на части? Не я ж тебя просил… Но вновь и вновь лилась хула и грязь. Не правда, разве? Отсюда и испорченная кровь, и все твои желудочные язвы.
…Зачем пришёл? Да, в общем-то, затем, чтоб поклониться и сказать без смеха: тебе благодаря, я без проблем известным стал. Да, я достиг успеха в среде пиитов только потому, что ты меня гонял и в хвост, и в гриву и не дарил вниманье никому – лишь мне. Какую перспективу я мог иметь без этого всего? – Да никакой! Тянул бы жалкий жребий: ни славы, ни таланта, ничего. И вскоре застрелился на заре бы…
А кто меня возвёл на пьедестал, ругая, критикуя, унижая? Скажи мне, кто б стихи мои читал, когда б не ты? …Итогом «урожая» готов я поделиться: на, возьми две трети трудового гонорара – сумел, сумел ты языком змеи их заработать. …Ах, какая пара из нас, несовместимых, вышла – best: Поэт и Критик! Гений и завистник! Я – «моцарт» твой, я твой тяжёлый крест! Неси меня, и пусть хоть кто-то пискнет, что не меня Евтерпа нарекла своим неподражаемым кумиром. Пусть будет наша связь с тобой крепка. Пока ты есть – я буду править миром!
А я всегда говорил, что на то он критег, штоп карась в щуке не дремал...
понравилось
а критика я задушил потом,
присев ему на шею. понедельник
был странным днём. я критика убрал.
пошёл гулять по вымершему парку:
все на работе. но один поэт,
а может это просто сумасшедший? -
но он гулял среди снегов, как леший,
теряя слово, находя куплет,
которого на свете нет.
и что-то из спокойствия крутого,
из слога совершенно никакого,
да и из остального ледяного
он сочинял. а критик говорил,
когда был жив: "вот вышло понемногу,
как каша, как раскисшая дорога".
он волновался, думая, курил.
вот вспомнит он какое-нибудь слово...
убийцу пусть наказывают строго:
по всем законам правды на земле.
и там, где критик: на своей пчеле
летит себе. среди какого моря?
паршива критика, сама с собою споря
на самозаводящейся метле.
поэты сочиняют возле горя
и счастья, что достигнут на земле
наедине, не ведая разбора.
как часто я на критиках лежал,
сидел, их под подушку клал.
так хорошо услышать перебранку.
да умертвить штук с десять спозаранку.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.
А потом в стене внезапно загорается окно.
Возникает звук рояля. Начинается кино.
И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Кем написан был сценарий? Что за странный фантазер
этот равно гениальный и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актеру не прощает плохо сыгранную роль —
будь то комик или трагик, будь то шут или король.
О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.
Ты кричишь еще беззвучно. Ты берешь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актеры, все бегут они, бегут —
по щекам их белым-белым слезы черные текут.
Я слезам их черным верю, плачу с ними заодно…
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а все же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком черное от крови на руке твоей пятно…
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно…
Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
Я люблю твой свет и сумрак — старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.
И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.