с бодуна ли какого, с лихого скакуна, что диваном лежал, соскочил я в шкафовые ноги, и я ноги твои увидал. полон я удивительным телом, что всё время себя веселит. вижу: платье комком полетело белой ваты за дверь приоткрыт. вижу то, от чего поседею, если долго я буду смотреть: то, чем я никогда не владею, твоё тело, пытаясь гореть, превращается в шкаф, голубое. белым пламенем утра свечи. как поляна забытого боя, где представил: стреляй, да ключи зажимай пистолетом. патроны не кончаются. жизнь: никогда. но огонь ускользающий тронет мои губы, что даже езда мне помочь на коне не поможет. на диване прилягу, убит. под ногами деревьев положат весь тот сор, что в огне не горит. всё что я напечатал для дела, мастерил кое-как для тебя, то запахнет тот час же горелым, занимаясь. такая судьба. с бодуна ли какого, с порога снова платье стучится ко мне. в голубом утопая чертоге неба, комнаты, в этом вполне переходном пространстве, без вкуса. только старые всюду шкафы. только минус, растущий из плюса, как тарелка растёт из халвы. как там: скатерть, за ней: древесина. и лови ускользающих мух. и стреляй. умирают мужчины после выстрелов трёх или двух. вот и ты, в своём белом халате, троеперстием пальцев живых, и обрубками прочих, но хватит. о любимых когда я моих. я могу не додумать, могу я просто их некрасиво любить, жахнуть в дёсны. и только прошу я этих кукол во мне не убить. я люблю их. бодун-бодунович. белый-белый треклятый халат. жахнуть в дёсны, и дальше по-новой: представлять эту жизнь до гола. догори! моё белое платье. белый-белый такой мотылёк. с бодуна ли какого, но хватит, я бы это красивее мог. я бы это углями раскрасил. И тебя я назвал бы босой. из какого-то старого класса, на учебник поставив большой, я бы слушал: вот, учишь английский, вот тетради косая строка. и обрубками пальцев по списку, выдавая горячий зака.
Я работал на драге в поселке Кытлым,
о чем позже скажу в изумительной прозе, —
корешился с ушедшим в народ мафиози,
любовался с буфетчицей небом ночным.
Там тельняшку такую себе я купил,
оборзел, прокурил самокрутками пальцы.
А еще я ходил по субботам на танцы
и со всеми на равных стройбатовцев бил.
Боже мой, не бросай мою душу во зле, —
я как Слуцкий на фронт, я как Штейнберг на нары,
я обратно хочу — обгоняя отары,
ехать в синее небо на черном «козле».
Да, наверное, все это — дым без огня
и актерство: слоняться, дышать перегаром.
Но кого ты обманешь! А значит, недаром
в приисковом поселке любили меня.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
