просчитай эту жизнь иначе,
чем мудрец, что слабал грамматик
этот свод, этот русский требник,
а нежнее: сваял учебник
этой мысли, где формы права,
и в гнезде всё пером картаво.
не мужчина, нашедший подвиг,
да связавший ему морщины.
а сановник, почти любовник
этой матери общей: глины.
этот враг всех бактерий мысли,
что по струнке, за запятые,
распластавшись, себя сгустили.
и весы блестят золотые.
не туда, где остаток ночи
ты от звёзд отрываешь шторы.
только там, где зима короче
этой жизни. и ниже горы.
по колено торчат у взгляда.
да и книга, положим, рядом.
только там, где штаны продуты
солью ветра. и воздух комнат
словно с бури. одни продукты
ничего никогда не помнят.
стол же локоть, как ручка руку.
и запомнят балкона двери.
выходи, кандитат науки
этой жизни. и образ дщери.
нарисованной тенью будет
стыд тебя охранять, солдатом.
и другие права, и люди,
если что, кроме права, свято.
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна... и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
(Перевод Юрия Вронского)
Будут сладкими ливни, будет запах полей,
И полет с гордым свистом беспечных стрижей;
И лягушки в пруду будут славить ночлег,
И деревья в цветы окунутся, как в снег;
Свой малиновка красный наденет убор,
Запоет, опустившись на низкий забор;
И никто, ни один, знать не будет о том,
Что случилась война, и что было потом.
Не заметят деревья и птицы вокруг,
Если станет золой человечество вдруг,
И весна, встав под утро на горло зимы,
Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы.
(Перевод Михаила Рахунова)
Оригинал:
There will come soft rains and the smell of the ground,
And swallows circling with their shimmering sound;
And frogs in the pool singing at night,
And wild plum trees in tremulous white;
Robins will wear their feathery fire,
Whistling their whims on a low fence-wire;
And not one will know of the war, not one
Will care at last when it is done.
Not one would mind, neither bird nor tree,
If mankind perished utterly;
And Spring herself when she woke at dawn
Would scarcely know that we were gone.
1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.