Это осень – цыплята под веками выклюют тени,
что не выклюют, то размывает слезинок вино.
… Выходить из авто, и рыдать над убитым оленем –
а над змеями, милый, так мы отрыдали давно.
Нас по ним заносило – в кюветы и в ямки друг друга,
нас бросало к пунктирам, вертело на брачных сплошных…
Это осень, брюхатая памятью рыжая сука,
гениально продумала этот ладошечный штрих.
Мы стоим у обочины. Белый дымок живодёров
белым флагом играет над в землю идущим теплом.
Это осень разводит нас прятаться в разные норы
и вычёсывать общих, сроднившихся пепельных блох.
Пусть клюются цыплята – мы всё воздадим им сторицей! –
Ну, змеится дорога, так что же, застыть, аки пни?
Понимаешь, за миг до… олени меняются в лицах.
Помяни его, милый?
И нас заодно помяни…
Кот утащил мысли в другую сторону от стиха. Если олень жив, то не факт, что выживет в дальнейшем. Воображение рисует гадкую картину убийства. Они вышли и не рыдают. Они матерятся, пинком по разбитому и истекающему парящимися струйками радиатору. А олень ещё продолжает вздрагивать всем телом. И им страшно, что кто-то увидит, и они стараются добить животное, но не очень получается, и они снова матерятся... Потом пытаются запихнуть тушу в багажник, она не лезет, всё время мешаются ноги. И, наконец, они оттаскивают тушу в лес, чтобы потом забрать её и жрать мясо... Согласитесь, никакого отношения к стихотворению. В прошлой жизни я заглянул в глаза раненого оленя. Они БОЛЬШИЕ и почти ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ! С тех пор я не стреляю в животных... И дались мне эти олени, стихотворение то совсем о другом...
У меня другая картина: олень отряхнулся, отошел и издалека наблюдает как из сплющенной машины пытаются вытащить людей :)
вот-вот, человеческие глаза - о том оно и...
а про туши - не надо)
кровожадно получилось картинко, на самом деле...
сплошное осеннее дтп
у оленей глаза такие, да
во второй строке с временами что то не то
со временем плохо, да...
спасибо, что читаешь
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Спать, рождественский гусь,
отвернувшись к стене,
с темнотой на спине,
разжигая, как искорки бус,
свой хрусталик во сне.
Ни волхвов, ни осла,
ни звезды, ни пурги,
что младенца от смерти спасла,
расходясь, как круги
от удара весла.
Расходясь будто нимб
в шумной чаще лесной
к белым платьицам нимф,
и зимой, и весной
разрезать белизной
ленты вздувшихся лимф
за больничной стеной.
Спи, рождественский гусь.
Засыпай поскорей.
Сновидений не трусь
между двух батарей,
между яблок и слив
два крыла расстелив,
головой в сельдерей.
Это песня сверчка
в красном плинтусе тут,
словно пенье большого смычка,
ибо звуки растут,
как сверканье зрачка
сквозь большой институт.
"Спать, рождественский гусь,
потому что боюсь
клюва - возле стены
в облаках простыни,
рядом с плинтусом тут,
где рулады растут,
где я громко пою
эту песню мою".
Нимб пускает круги
наподобье пурги,
друг за другом вослед
за две тысячи лет,
достигая ума,
как двойная зима:
вроде зимних долин
край, где царь - инсулин.
Здесь, в палате шестой,
встав на страшный постой
в белом царстве спрятанных лиц,
ночь белеет ключом
пополам с главврачом
ужас тел от больниц,
облаков - от глазниц,
насекомых - от птиц.
январь 1964
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.